Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
Напившись по-праздничному чаю с сахаром, с Петербургскими двухгодоралыми сушками, Медведников занялся текущими делами: обошел крепость и убедился в исправности палисада, сошел в пороховой погреб и лишний рад увидел, что, несмотря на тщательную подсыпку снаружи, в погребе недопустимо сыро. Он взял из бочки, выложенной изнутри войлоком, щепотку черного матового крупнозернистого пороха и понюхал. Порох издавал слегка кислый запах.
Пройдя на второй этаж казармы, Медведников отпер крепкий и тяжелый замок у двери пушного склада, перебрал несколько бобровых шкурок, поднес их осторожно к свету, любовно потрогал и положил на место. Заглянул в книги, прочитал несколько записей и вышел. До обеда оставалось еще три часа, и он решил заняться очередным письмом-отчетом...
«Что слышно, высокоуважаемый друг и благодетель мой Александр Андреевич? – писал он Баранову. – Дадут нам помочь или нет? Конечно, у нас в Ситхе теперя спокойно, но и сей день нужна крепкая сила на колош, буде заупрямятся, а пуще на иноземцев. Сам посуди, стоял тут, почитай два месяца, аглицкий мореход капитан Барбер, тот самый, помнишь, что колошского тойона в море утопил. Пришел и из-под самого носа то тут, то там рвет пушнину. Думаю, бобров тыщи три собрал. Платит везде таровато, подрывает нас нарочно. Сукна давал за одного бобра аршин по восьми или по три сертука или халата, подбитых байкою и бумазеей. Надбавляют жестяное ведро, кружки побольше печатных, зеркало вполаршина и более, ножики, ножницы и бисера еще разного горсти по две. Ружье за бобра одно с десятью картузами пороха и свинца, а железа по два и по три пуда валят за одного.
А мы смотри и молчи. Ну, а ноне он ушел, не сказавшись куда.
С хлебом плохо, почитай, все поели. Благодарение создателю, бобра сей год более трех тысяч штук набрали. Присылай за ним скорейше: негоже держать здесь так много – все ведь знают. Корабль кончаем строить. Думаем потом за другой приниматься: надо аглицких мореходов, что приняли на службу, пока чем занять.
А я из Ситхи всех поразогнал. Не сердись, любезный друг Александр Андреевич, спокойно ведь. Ведомость мехам высылаю...»
К полудню стало невыносимо жарко. После соленого рыбного обеда и чаю с сушеными ягодами люди искали тени и валились в изнеможении, где и как попало. Забывались одуряющим, тяжким сном.
Скотник Абросим Плотников, осмотрев по поручению Медведникова телят и пасущихся в лесу коров, устроился под строящимся кораблем. Он только что выкупался, всласть поплавал и, лежа навзничь, внимательно рассматривал пузатое, еще не осмоленное звонкое днище корабля. Развлечения, однако, хватило ненадолго – все тело сковало сладостным изнеможением, и он безмятежно заснул...
Колоши не теряли времени. Не менее тысячи ситхинцев, якутатцев, хуцновцев, небольших отрядов с далеких Шарлотиных островов и разных других, охватив крепость с трех сторон, бесшумно смыкали вокруг нее кольцо. Лестницы и зажигательные материалы были давно приготовлены и тщательно укрыты поблизости от крепостных палисадов.
В непроницаемой густоте леса, в низком кустарнике – всюду осторожно и бесшумно ползли страшные колоши, вооруженные копьями, кинжалами, луками, топорами и ружьями. Лица их, словно окровавленные, были измазаны размокшей от жары красной краской, всклокоченные густые жесткие волосы унизаны вороньими и орлиными перьями и усыпаны пухом. Среди них видны были страшные маски: волчьи морды, свирепые сивучи с громадными клыками, неизвестные миру гигантские жабы и еще какие-то чудовища.
Дремлющие на ветках птицы, вздрагивая от необычного колыхания кустов, стряхивали с себя убаюкивающую дрему и с любопытством, свернув голову набок, одним глазком вглядывались в ползущую массу.
Легко и быстро втягивались отряды колошей в открытые узкие ворота сонной крепости, направляясь прямо к казарме.
Затаив дыхание, с ужасом смотрела на них укрытая короткой тенью казармы русская женщина, у груди которой возился младенец. Вдруг она взвизгнула и без памяти ринулась в дом. Заверещала и другая, тоже с ребенком, и, подхватив младенцев под мышки, они помчались к казарме.
Из отряда нападавших стремительно выбежали двое в звериных масках. Два копья полетели вслед женщинам. Одно задело ребенка. Дикий крик послышался внутри здания. Дверь захлопнулась. Со звоном защелкнулся тяжелый железный засов. Второе копье задрожало, как струна, глубоко вонзившись в толстую доску двери.
Осаждающие открыли беспорядочный ружейный огонь по окнам казармы. Внутри заметались полуодетые люди. Трое мужчин бросились к окнам нижнего этажа, но тотчас упали, сраженные пулями. Остальные кинулись наверх по внутренней лестнице.
– Хорошо идет! Беги на берег, пусть жгут баты! – крикнул Котлеан Скаутлелту и побежал к казарме, где стояла пушка. Рядом с ним бежали молодой Скаутлелт и Хинк. Воинственный клич потрясал стены здания.
Американские матросы уже бросали на тесовую крышу камни, завернутые в пропитанный смолой зажженный мох, но пока без видимого результата.
Отряды колошей продолжали спешно втягиваться в крепость, таща на себе длинные лестницы и зажигательные материалы.
Скаутлелт выбежал из крепости и, находя опасным скопление внутри нее большой массы людей, на ходу приказал валить и жечь деревянные стены.
Колоши, вооруженные топорами, бросились к палисаду. Ожесточенно врубались они в твердые, как железо, дубовые бревна. Вдоль палисада вырастали горы щепы.
– Огонь! – кричали колоши, упоенные начавшимся разрушением. – Огонь!..
Не прошло и пяти минут, как у стен то тут, то там повалил густой черный дым от костров из сухой щепы.
Проснувшийся от криков женщин Медведников приказал двенадцати мужчинам попытаться прорвать кольцо нападающих.
Они побежали с заряженными ружьями по лестнице вниз. Дверь уже трещала под напором колошей, но в тот момент, когда, сорванная с петель, она падала внутрь сеней, раздался залп из десятка ружей. Клеть заволокло густым вонючим дымом...
Вырвавшись из казармы, Медведников подбежал к пушке.
Вместо деревянной пробки из отверстия торчала шляпка большого корабельного кованого гвоздя, слабо забитого неумелой рукой. Выдернув гвоздь, Медведников выхватил из кармана мешочек пороху, засыпал им все отверстие и провел пороховую дорожку до самого края полки.
Затем высек огонь. Веер искр из кремня брызнул на порох...
Резко ахнула пушка, направленная прямо на вход. Громадный заряд давно забитой в нее картечи вязко ударил в массу человеческих тел, заполнявших всю лестницу.
Сбитый с ног откатившейся назад пушкой, окровавленный Медведников не успел подняться, как был пронзен десятком острых копий. Его товарищей Тумакова и Шашина схватили и, уже безоружных, стали колоть и резать ножами.
