Дмитрий Быстролетов - В старой Африке
Один из спутников отошел в сторону, и вдруг из вязкой воздушной массы донесся его испуганный голос:
— Куда вы? Не уезжайте! Я здесь! Здесь!!
С перекошенным лицом он припал к борту машины.
— Мне показалось, что вы тронулись… — всхлипывал он. — Машина сначала раздулась, как гора, потом стала длинной и поползла вперед…
Комната смеха в Танезруфте… Да, тот, кто однажды заглянул в нее, не забудет этого бреда до самой смерти.
Ранним утром на горизонте появилось лиловое пятно. Оно голубело, потом синело… Появились контуры роскошных пальм…
Мираж? Опять обман?!
Нет, настоящий оазис!
— Земля! Земля!! — не сговариваясь, дружно закричали четыре взрослых человека, чуть не плача от радости, пританцовывая и еле сдерживая желание броситься друг другу на грудь.
Языки развязались: все говорили разом, все шутили. Гастон казался невероятно милым, он рассказывал невинный анекдот об очень полной даме, которая однажды переезжала через Сахару. Три человека оглядывались назад, радостно вздыхали, и каждый по-своему подводил итог:
— Проклятые места!
— Кошмар наяву!
— Серый ад!
«Ну, а мои выводы?» — думал Гай. И сказал себе после раздумья — Хоггар — тысяча воспоминаний и образов, Танезруфт — только ужас. А все вместе — удивительная многоликая пустыня. Как хорошо, что я это видел и пережил!
Наступил день, когда на сером фоне песка появилось что-то зеленоватое. Трава! Не пучки высокой жесткой верблюжьей травы, а маленькие участки самой обыкновенной, вот такой, как везде, только чахленькой и пыльной травки. Эти зеленые островки на сером песке плыли по обеим сторонам машины, увеличиваясь и сливаясь…
Несколько часов путники катили по траве, а справа и слева проплывали мимо островки песка. К вечеру они исчезли. Гай обернулся и долго смотрел на серое пятнышко. Оно отодвигалось назад, становилось все меньше и меньше и, наконец, исчезло… Из вида, но не из памяти…
Машина резко затормозила.
— Что такое?
— Смотрите — муравейник!
Все вышли и присели на корточки. Обыкновенный муравейник. Сотни маленьких созданий деловито сновали взад и вперед.
Жизнь!
Потом Гай вынул блокнот и зачем-то записал день и час еще одного знаменательного события: их путь перебежала зеленая ящерица. Не серая рогатая гадюка пустыни, а обыкновенная ящерица, такая же, как на родине!
А когда с голубого ласкового неба вдруг донеслось чириканье птиц, все опять многозначительно посмотрели друг на друга: великое безмолвие отодвинулось назад и, наконец, кончилось. Впереди — опять жизнь!
Жизнь!
Машина быстро раскручивала фильм о бурном нарастании всевозможных форм жизни. Финиковая пальма давно исчезла, появились мимозы, гигантские фикусы, знаменитые крам-крамы, ююбы, эйфорбии, первые паркинсонии. Кругом — ничего серого, только буйная зелень и яркие цветы. Сочная трава теперь с головой закрывает путников.
А вместе с растительностью на глазах богатеет животный мир: еще вчера мелькнула в сухой траве грациозная газель и первый страус, а сегодня по обширным лугам совсем недалеко бродили стада зебу и зебр и неподвижно стояли у деревьев группы жирафов; в одном кори Гай сунулся было к роскошно цветущим кустам эйфорбии и спугнул мирную чету носорогов.
Бессознательная радость, умиление и нежность наполнили Гая: он чувствовал себя именинником, он был готов обнять каждое зеленое деревце, поцеловать каждый синий цветочек в траве. Какое счастье, какое торжество! Розовые ибисы летят, оставляя в воздухе хлопья розового снега. Открытая вода! Сначала большие лужи в кори, потом с пригорка раскрывается во всем великолепии озеро Чад — уходящая за горизонт гладь невероятно синей воды, остроносые пироги, пестро одетые рыбаки и бьющаяся в сетях серебряная рыба. Позади остаются южносахарские города.
Гаю запомнилось прощание с туарегами.
Стемнело, до форта осталось часа два быстрого хода. Путешественники единогласно решили поужинать в степи. Машину остановили на дороге, наломали веток и тут же разложили большой костер, на котором поджарили куски мяса. Это был час веселого обжорства, заслуженный отдых очень усталых людей среди густой зелени, под прохладным звездным небом. Люди жевали и слушали музыку засыпающего дня — сонные голоса птиц, легкий шепот листьев, таинственные и методичные звуки, лившиеся из невидимых степных просторов.
Вдруг раздался топот сотен копыт. Путешественники подняли головы, прислушались. Топот был ближе и ближе. Люди расстегнули кобуры, ввели пули в стволы. Ну?
Из кустов, шагах в ста, показался конный отряд туарегов-воинов, рысью пересекавших дорогу. Всадники ехали попарно, держа копья наперевес. Красноватый отблеск костра выхватывал из мрака одну пару за другой, воины проезжали молча и исчезали во тьме. Ни одна голова не повернулась к чужеземцам, ни один любопытный взгляд в их сторону, ничего.
— Эй, вы, какого черта шляетесь здесь? — крикнул вдруг Гастон. — Кто начальник?
Всадники осадили коней. Минута ожидания. Потом из темноты вынырнул всадник, спешился и замер, вытянувшись, как струна. У него не было копья, в правой руке он держал огромный цветок эйфорбии, левой опирался на рукоять меча. Колеблющийся свет то как будто погружал статную фигуру в темноту ночи, то вдруг выдвигал ее вперед, и тогда становились заметными подробности — браслет на левой руке с вделанным в него маленьким кинжалом, ожерелья и амулеты на шее, кровавый блеск глаз на покрытом черным покрывалом лице и два французских ордена на груди. Наездник молчал, потому что знатный туарег никогда не начинает говорить первым.
— Кто ты?
— Кагетан ад-Зорр. Вождь.
— Чего вы бродите по ночам в степи?
— Белый начальник послал двадцать всадников объехать его район.
Путники успокоились, опять сели к костру. Кто-то начал снова жевать. Особенно понравились всем кресты на груди вождя.
— Верный друг и слуга Франции! — сказал пассажир.
— Нет, больше: это один из тех, которыми гордится наша цивилизация, — веско добавил Гастон. — Ведь он прошел нашу выучку!
Держа в руке кость с большим куском мяса, Гастон шагнул к вождю. Ему хотелось поболтать и пошутить, может быть, он хотел позабавить товарищей разговором с дикарем, от которого, вполне естественно, всегда можно ожидать какой-нибудь глупой и смешной выходки, тем более что вождь медленно, но неплохо понимал и говорил по-французски.
— Ты когда-нибудь видел такого коня? — спросил Гастон, указывая костью на машину.
— Нет. Мне не нужно.
Гастон откусил кусок мяса, вернулся к костру, взял хлеб, прожевал и затем снова повернулся к неподвижно стоявшей фигуре.
