Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
― Я бывала довольно часто и подолгу в ваших апартаментах, и вы могли бы заглянуть в мои, ― сказала она царю, ― пойдемте, покажу вам кое-что интересное!
Царь пошел с нею. Как и Меншиков, сначала господин, он начал обращаться в раба. В своей спальне она показала на кипу нарядов, только что присланных Меншиковым. И добавила посерьезневшим тоном:
― То, что я вижу, говорит мне, что я останусь здесь столько времени, сколько будет угодно вашему величеству; а коли так, нужно, чтобы ваше величество знал о богатствах, которые я ему приношу.
И, смеясь, она стала разбирать и раскладывать наряды на кровати и по стульям. Обнаружила ларец, завернутый в последнее платье.
― О! ― вырвалось у нее. ― Наверняка ошиблись, это не мне.
Но после этих слов, подталкиваемая любопытством, она открыла ларец; в нем лежали перстень, колье и другие изделия с драгоценными камнями на сумму 20 тысяч рублей. Тогда, пристально глядя на царя:
― Это презент моего прежнего или нового хозяина? ― спросила она. ― Если это от Меншикова, то он роскошно провожает своих рабов.
Она осеклась, вдруг, замерла без движений, как стояла, и онемела. Две слезы выкатились из ее глаз.
― Бедный Меншиков! ― прошептала она.
Затем, делая усилие над собой:
― Если эти подарки присланы моим прежним хозяином, ― сказала она, ― то верну их ему без колебаний.
И глядючи на бесценный перстенек:
― Вот все, что я хотела бы получить от него на память, ― заключила она, ― этого перстня достаточно, чтобы вспоминать о его доброте ко мне. Не хочу других его богатств… Увы! Я получала от него то, что дороже бриллиантов.
И не в силах сдерживаться дальше, она залилась слезами и упала в обморок.
Петр кликнул придворных, и только рейнское вино из Венгрии помогло ей прийти в себя. Когда она совладала со своими чувствами, Петр сказал, что эти алмазы ― сувенир Меншикова, что она должна их хранить, и что он признателен своему фавориту за такое благородное отношение к ней.
― Прими, ― сказал он, ― и я исполнюсь благодарности.
Пришлось принять.
Мы сказали, что Петр должен был позвать придворных, потому что Екатерина никак не приходила в себя; на его зов сбежались, и каждый отметил, как бережно и заботливо, приняв роль врача, он оказывал ей помощь, возвращая ее к жизни. Это потому бросалось в глаза, что столь тонкое обращение с другими не было свойственно царю, и многие разглядели в этом глубокую и серьезную страсть. Они нисколько не ошибались. С этого момента, пока Петр оставался в Ливонии, он никому не показывал и ни с кем не говорил о Екатерине; когда же для него настало время вернуться в Москву, он поручил капитану охраны сопроводить ее в столицу, рекомендуя предусмотреть все, что может ей понадобиться в дороге, и приказывая, сверх прочего, каждый день сообщать о ней.
С приездом в Москву Екатерина была устроена в далеком от большого света, расположенном на отшибе квартале, у дамы хорошей фамилии, но заурядной судьбы. Перешедший в разряд влюбленных, для кого тайна ― непременное условие, царь появлялся в доме, чтобы увидеть Екатерину, в широкополой шляпе, надвинутой на глаза, и длинном плаще на плечах. В этом доме она родила царевну Анну и царевну Елизавету; обе появились на свет незаконнорожденными, потому что это случилось при браке Петра с Евдокией и Екатерины с ее гвардейцем.
В то время Луи XIV заражал мир собственным примером, и Петр во многом подражал французскому королю.
Оставим Екатерину в ее пригородном домике мечтать о будущем величии и вернемся к Петру, который основал Санкт-Петербург.
Когда приходят к выводу, что он привязан к Москве своей любовью или трудами, когда не сводят глаз с законодателя, диктующего законы, реформатора, переделывающего духовное ведомство, основателя работных домов, домов призрения нищих, домов просвещения, коллежей, академий, школ и всякого рода мануфактур, производящих все ― от булавки до пушки, он оказывается, вдруг, в самый неожиданный момент, в 180 лье от Москвы ― на низком, заболоченном, вредоносном для здоровья, пустынном невском островке и, топнув ногой по этой грязи, говорит:
― Здесь будет Санкт-Петербург.
Здесь! Почему здесь? Почему отдается предпочтение нeвыгодной и гнилостной земле, дикому климату, в котором зима царствует восемь месяцев в году; этой изменчивой, с песчаными отмелями реке подо льдом, по которой не смогут пройти к морю военные корабли, спущенные на воду в Санкт-Петербурге, если их не тащить машинами или лошадьми? Разве он не знает, что эти пресные воды быстро разлагают деревянную обшивку кораблей? Разве он не видел того одинокого дерева с отметками разных наводнений от реки? Это каприз самодержца, это фантазия завоевателя.
Нет, это далеко не каприз; нет, это нисколько не фантазия. У такого мужа, как Петр, каприз и фантазия ― на пустяки, и никогда ― для серьезных дел? Нет: его выбор, напротив, есть результат строжайшего логического расчета и далеко идущих замыслов.
Препятствия, которые перед ним ставит природа, и на которые люди обращают его внимание, ― мелкие затруднения, и только. Разве не ясно, что три самые важные части света ― Европа, Азия, Америка ― сходятся к северному полюсу? Россия, расположенная там, где сближаются меридианы континентов, является американской, азиатской и европейской страной одновременно. Русская империя, до тех пор сосланная на край света, почти неизвестный Европе, готовилась войти в контакт с Америкой через Берингов пролив; с Азией ― через Каспийское море; с Европой ― через le Pont-Euxin (фр./лат.) ― Черное море и Балтику. Таким образом, победами на суше и на море он спешит дать своей империи во владение просторы трех миров; следовательно, орлиным взором основатель разглядел в болотах Невы и в глубине Финского залива место соединения этого великого ансамбля.
Санкт-Петербург ― морской порт, самый близкий к Волге, к этой главной артерии, к этой аорте России. В Санкт-Петербурге не только сосредоточится коммерция, но еще соединятся воды Европы, Азии и ― кто знает? ― воды, может быть, Белого моря, Северного Ледовитого океана и воды Америки. Это даст Санкт-Петербургу все ― богатства, торговлю, знать, правительство, страну; он посадит там сенаторов, чтобы там появились купцы; построит дворцы, чтобы там начали строить дома; построит корабли, чтобы привлечь туда матросов. Он прекрасно сознает, что сначала это будет долгая и смертельная битва на всех участках; он потеряет в ней 100 тысяч человек ― пусть! разве нет у него на сегодня 18 миллионов? разве не оставит он 30-миллионное население страны, умирая? и разве через 100 лет после его смерти правнуки не будут править 60-ю миллионами подданных? Что же касается того дерева, не сулящего ничего хорошего и предрекающего будущее через прошлое, что касается того докучливого свидетеля, который ожидает почувствовать ветер с запада, гонящий воды Невы вспять и способный утопить Санкт-Петербург в двадцать четыре часа, что касается того зловещего дерева, то его уберут. Срубив дерево, забудут и больше не будут вспоминать о возможной опасности. Забытая опасность не существует. В соответствии с замыслом, 16 мая 1703 года царь положил первый камень крепости, вокруг которой, начиная с той поры, поднялся Санкт-Петербург.
