В лесах Сибири. Февраль-июль 2010 - Сильвен Тессон
Нужно собрать все силы, чтобы дожить до следующего часа. Погружаюсь в книгу. Как только я выпускаю ее из рук, пять строчек сообщения резко отдаются в черепе.
Закрываю книгу и плачу, прижавшись к собакам. Не знал, что шерсть животных так хорошо впитывает слезы. Попав на кожу человека, слезы катятся вниз. В это время суток Айка и Бек обычно весело резвятся. Сейчас они присмирели и, слегка склонив головы, молча принимают на себя водопад моих жалких рыданий.
Если мне захочется вышибить себе мозги, у меня есть только сигнальный пистолет. Результат не гарантирован.
Прямо у берега над водой показывается нерпа… Мне кажется, что это моя возлюбленная явилась мне, чтобы утешить меня своей улыбкой. Я должен поговорить с ней в последний раз. Мы всегда опаздываем жить. Время не дает нам второго шанса. Жизнь не переиграешь. Я убежал от своей жизни в лес.
Читаю до изнеможения, потому что стоит мне отвести взгляд от страницы, как боль снова душит меня и заставляет встать. Ночью слышу звуки двигающихся по воде лодок. Это шумит у меня в ушах.
17 июня
Я заперт в раю, который сам же и создал. Синее небо кажется черным. Как быстро может закончиться дружба со временем! Еще вчера оно текло безмятежно и ровно, сегодня же каждая секунда вонзается в меня своими шипами.
Мне тридцать восемь лет, и я нахожусь здесь, на берегу Байкала, корчась в мучениях и спрашивая у собак, почему женщины уходят.
Без Айки и Бека я бы умер. С половины пятого до половины седьмого рублю дрова, пока топор не выпадает из рук. «Только самые чистые сердца могут стать убийцами из-за другого человека», — пишет Джим Гаррисон в книге «Дальва». Волна боли возвращается. Слезы останавливаются во время чтения: похожим образом в кино волки пятятся от пламени факелов.
Я потопил корабль своей жизни и осознал это только тогда, когда вода подступила к самому борту. Уже семь вечера, вопрос: как мне дотянуть до восьми? Погода прекрасная; облака в стиле помпадур выглядят так же нелепо, как бархатные кисточки на шторах в спальне у старой девы. В поисках упавших насекомых рыбы подплывают к поверхности. Их поцелуи оставляют на воде круги, которые расходятся, пока не исчезнут.
Целыми днями пишу в своих маленьких черных блокнотах. Писать что угодно, лишь бы заглушить страдания. Мои записные книжки наполнены воспоминаниями, историями и размышлениями. Читаю стоиков: в их учении можно найти закаливающие процедуры для души, первый шаг к обретению внутреннего равновесия. Мне хочется отдать мою боль этому лесу, который не ведает горя. Вокруг кипит жизнь: утки, нерпы и даже увиденный в бинокль медведь, расположившийся у подножия выступа, где я люблю отдохнуть. Наступает вечер, и все расходятся по домам, чтобы сказать последнее спасибо угасающему дню.
Мое тело сжимается от тоски. Могут ли острые сердечные муки привести к развитию сердечной недостаточности?
Единственным источником радости становится ожидаемый завтра приезд Бертрана де Миоллиса и Оливье Дево, двух моих друзей-художников, которые путешествуют по России и обещали навестить меня. Сергей должен привезти их на катере. Благодаря случайному стечению обстоятельств они появятся именно в тот момент, когда я превратился в растекающуюся по берегу лужицу черной жижи.
Я не буду им ничего рассказывать, спрячу от них свои слезы и воспользуюсь их присутствием, чтобы остаться в живых.
18 июня
Держаться и, чтобы держаться, черпать силы в бесконечной выносливости моих щенков.
Природа несказанно рада, что получила в пользование новенькое лето.
В шесть часов звук двигателя выводит меня из оцепенения. Черное пятнышко на юге, мое спасение. Я принимаю Миоллиса и Дево как благословение — они отвлекут меня от мрачных хороводов мыслей. Сергей уезжает, оставив недопитый стакан, так как на Байкале поднимаются волны. Я усаживаю обоих художников за деревянный стол на берегу и достаю из их рюкзаков привезенные из Иркутска гостинцы. Вино, пиво, водка и твердый сыр. Мы напиваемся в стельку. Алкоголь разрушает нейронные связи, то есть способен развеять печаль.
19 июня
Счастье длится секунду. Если проснуться на рассвете, можно поймать тот волшебный миг, который наступает перед тем, как вернутся воспоминания и сердце снова сожмется.
Со дня случившейся шестнадцатого июня катастрофы я прочитал две комедии Шекспира, «Краткое руководство к нравственной жизни» Эпиктета, «Размышления» Марка Аврелия, «Искателей приключений» Жозе Джованни и роман Чейза «Ева». В последнем произведении речь идет об одном негодяе, который портит людям жизнь и создает вокруг себя пустыню. Этот парень — я сам. После того как мое сердце разбилось, моя рука, ведомая таинственной силой, полезла на полку, чтобы найти книги, которые мне нужно было прочитать. Марк Аврелий помог мне. Джованни показал мне, кем я должен был стать, а Чейз — кто я есть на самом деле. Книги полезнее, чем психоанализ. Они говорят обо всем и делают это лучше, чем жизнь. В хижине, в сочетании с одиночеством, книги прекрасно врачуют раны.
От горьких дум меня также спасают муки похмелья. К полудню появляются Миоллис и Дево, спавшие на полу в избушке. Чтобы освежиться, мы отправляемся к речке Ледяной и обедаем, сидя на траве у отвесного склона на правом берегу. Собаки гоняются за утками. Сколько радости!
Два мольберта, установленные на берегу перед одетыми в белое художниками, пишущими свои картины мелкими осторожными мазками, и собаки, лежащие у их ног на фоне лилового вечернего неба, — восхитительное зрелище в классическом стиле. Мне не надоедает наблюдать за Миоллисом и Дево. На протяжении месяца они путешествуют по Сибири и пишут «с натуры», как они говорят, в лучших традициях русских импрессионистов. Они сплющивают пространство с помощью света и некоторого количества времени. Пока они заканчивают свои этюды, я дописываю эти строки. Моя избушка приобретает вид художественной мастерской. Вилла Медичи для мужиков.
20 июня
Ранним утром сажусь за стол и немного позирую. На этот раз мои художники-передвижники установили мольберты прямо в доме. Миоллис похож на баварского менестреля, а Дево — на альпийского пастуха. У Дево движения аккуратные, методичные и точные; Миоллис менее систематичен: иногда он промахивается мимо холста, иногда выдает непричесанный шедевр. Сегодня они рисуют человека с израненным сердцем. Легко скрыть то, что вы чувствуете. «Потемкинские деревни», как известно, были наспех построены в непролазной глуши. За раскрашенными фасадами прятались трущобы. Но царица, осматривающая свои владения, увидела только картонные декорации и, довольная, вернулась во
