Эжен Фромантен - Одно лето в Сахаре
День проходит в полной тишине. Мужчин дома нет, женщины работают, самые маленькие дремлют, собаки бодрствуют. Ни песен, ни шума; отчетливо слышно непрерывное жужжание мух, особенно когда стихает стук станков. Иногда ястреб появляется в квадрате голубого неба, заключенного между серыми стенами двора. Его тень, плывущая по земле, заставляет сторожевого пса поднять голову и вырывает у него хриплый лай. Птица камнем падает вниз, хватает что-нибудь из отбросов, взмахивает крыльями и взмывает ввысь; она поднимается широкими кругами и, набрав большую высоту, замирает, так что едва можно различить желтое пятно с темными точками, совсем неподвижное, словно чучело золотой птицы с распростертыми крыльями прибито на синем фоне.
Вечером зажигаются костры, бурдюки наполняются водой, готовится ужин; мужчины возвращаются, и вся семья собирается на краткие минуты вместе под прекрасным ночным небом, почти таким же светлым, какое иногда бывает в Европе.
Вчера после обеда мы пришли к охотнику на страусов и застали его за трапезой. Солнце только что зашло, над террасами начали распространяться редкая рыжеватая дымка и зловонные пары. Один и тот же запах пищи исходил из всех домов.
Улицы опустели, на них можно было встретить лишь таких бедняков, которые не ужинают даже во время рамадана. Одноглазый старик был в веселом настроении, и мы проболтали с ним об охоте более двух часов. Лейтенант Н. питает слабость к старому бродяге, разделяя его страсть к охоте. Разумеется, речь идет не о псовой охоте с африканскими борзыми слуги, наш друг занимался только охотой с засидкой. Он принадлежит к многочисленному классу пешеходов пустыни. Навряд ли он взбирался когда-нибудь на лошадь, разве только на верблюда. Ноги у него не такие, как у тех, кто ездит верхом. Когда старик рассказывает о своем охотничьем снаряжении, он сопровождает свое повествование пантомимой: указывает на здоровую ногу и зрячий глаз, как бы давая понять, что всегда обходится собственными силами. Как человек, пришедший из страны страусов, он с явным презрением относится к здешнему краю. Страусы действительно редки в районе Лагуата, они появляются здесь лишь в периоды сильной жары, когда на всем Юге нет воды и жажда заставляет их мигрировать в поисках источников. Они добираются тогда до Рас аль-Уйюн, но не остаются там, а только проводят ночь. В такое время гигантских птиц можно встретить на востоке, у источников Эль-Ассафии, на западе, на дороге к Джебель-Амуру и в зарослях Решега, но они здесь долго не задерживаются, их приходится терпеливо выслеживать и ждать подходящего момента. Зато газели изобилуют на всем протяжении Ксурских гор, везде, где есть хоть немного травы, особенно розмарина. Тебе известно пристрастие газелей к некоторым сильно пахнущим растениям, встречающимся в этом климате, и знаком тот «продукт», который собирают в местах их обитания. Маленькие коричневые катушки, более или менее пахучие в зависимости от употребляемых газелями растений, очень ценятся арабами; их смешивают с табаком и применяют как ароматические курения. Их терпкий запах напоминает мускус. Достаточно провести вечер перед кофейней Джериди, чтобы понять, что Лагуат находится в центре страны газелей. Именно этой сравнительно жалкой добычей должен был довольствоваться наш охотник с того времени, как обосновался в этом городе и обрек себя на жизнь, которую рассматривает как ссылку или заключение. Как всякий старый солдат, утешающийся во время легкой перестрелки рассказами о больших войнах, в которых он участвовал, наш друг молодеет, когда говорит о страусах, а когда произносит слово делим (страус-самец), мы понимаем по особому ударению, что только сейчас пойдет настоящий рассказ о приключениях, достойных охотника-ветерана. Если слушатель не лишен воображения, то, клянусь тебе, в компании такого рассказчика можно совершить чудесное путешествие. Я слушал его, и передо мной приподнимался занавес, открывая чудесный и далекий мир, целую новую страну. Возникали удивительные картины. Еще более угрюмая местность, длинные переходы по безводному бездорожью, ни деревца — негде укрыться от солнца, горячие дюны, где птицы откладывают свои яйца, вокруг причудливые, крупные, как львиные, следы; затем засада в течение солнечного дня и ночи с долгим бодрствованием среди вечного безмолвия, иногда несколько суток подряд в горячих песках в ожидании благоприятной ночи; неуловимая точка — маленький человек, затерявшийся в огромном пространстве, выслеживает добычу. И в центре полотна — героическая борьба между страстью охотника и враждебной ему пустыней. Одноглазый старик воссоздавал сцены своей жизни, сквозь гротеск воспроизведения просматривалась правда. Длинная дубинка, джерид, служащая ему опорой, заменяла ружье. Он начинает движение со здоровой ноги, припадая на больную, и переваливается при каждом шаге, но забываешь, что он хромает, — столько энергии и движения в походке инвалида; возникает мысль о пружине, помогающей ему при ходьбе; он идет вперед импульсивно и безостановочно. Старик — прекрасный ходок, кажется, что рана сделала его еще более неутомимым. Его хаик торчит за спиной. Единственный глаз, который вынуждает его чаще поворачиваться в одну сторону, чем в другую, ищет следы; раздутые ноздри улавливают запахи; торчком стоящие уши прислушиваются к звукам. Вдруг он падает на живот, прижав свое «оружие» к телу, и застывает. Не забудь, что вся эта сцена разыгрывалась в двух шагах от группы женщин, в том углу двора, где семья только что обедала. Костер, поддерживаемый верблюжьим навозом за неимением дров, отбрасывал лишь слабый свет. Женщины, не знаю, по какой причине собравшиеся вокруг — ведь и ночью тут нечем дышать, — грустно смотрят почти неразличимыми в темноте глазами на затухающий костер. Детей, спящих у стены, совсем не видно. Глубокая тишина царит во дворе, и ни лейтенант, ни я не хотим нарушить ее. Через минуту старый охотник приподнимается на локте и ползет, упираясь подбородком в землю, вытянувшись, как ящерица; незаметно палка перешла в левую руку; он долго прицеливается, осторожно, с уверенностью человека, который не хочет упустить такой редкий случай, и наконец стреляет, то есть громовым голосом воспроизводит звук выстрела: бум! В мгновение ока он вскакивает на ноги и принимается прыгать. Я подумал, что старик сошел с ума, так энергично он исполнял свою роль или, скорее, роли: подражал одновременно раненому страусу и охотнику, который бежит за ним; размахивал обеими руками, изображая огромные крылья птицы, бьющие по земле; наконец он сделал последний бросок, испустив короткий крик тревоги, радости овладения добычей, нагнув голову, словно упершись в страуса, затем повернулся к нам и громко рассмеялся. Глазки его разгорелись, рот широко открылся в приступе радости, и я увидел блестящие зубы, похожие на клыки хищника.
