Барбара Сэвидж - Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)
В восемь часов галерея вновь распахнула двери, выставив на всеобщее обозрение картины, художников-иностранцев, музыкантов и прочий чудной люд. Столы ломились от чаш с пуншем, сыров и крекеров, овощей и зелени, всевозможных напитков и, разумеется, кулинарных творений Колетт. Фил стоял в дверях, лично приветствуя гостей обоего пола. «Английские близнецы» явились, как всегда, с ног до головы в чёрном. Две живописно размалёванные валенсийки, обитавшие в крохотном домике на окраине городка, проскользили внутрь в длинных, волнообразно колышущихся юбках и плотно облегающих тело шёлковых блузках с умопомрачительными декольте. Единственный преуспевающий художник, американец, писавший исключительно линейные композиции, важно вышагивал, волоча по полу угольно-чёрную мантию, удивительно сочетавшуюся с рассыпавшимися по ней длинными чёрными сальными космами. Карлос, в прозрачной белой блузе и чёрных газовых шароварах, собранных на лодыжках, появился рука об руку с танцовщиком-австралийцем в пурпурно-красном трико. После того как иностранцы запрудили галерею, несколько смелых, опрятно и консервативно одетых испанских семейств отважились заглянуть внутрь посмотреть на полотна и, возможно, приобрести парочку.
Кутёж затих только после полуночи. Фил и хозяева галереи подсчитали барыши, провозгласив открытие грандиозным коммерческим успехом, что стало благой вестью для Кадагеса, поскольку означало: теперь Том сумеет раздать долги ещё до отъезда. Как бы то ни было, никто не мог припомнить более удачного открытия.
После отъезда Тома из Кадагеса мы с Ларри перестали наведываться на послеобеденные посиделки в галерею. Вместо этого мы больше времени уделяли знакомству с местными. Испанцы легко раскрывались перед нами. Им было приятно, что мы бегло говорим по-испански, немного разбираемся в испанской политике, истории и литературе, к тому же стремимся узнать больше. Наши утренние пробежки ради поддержания спортивной формы вызывали у них уважение, хотя они и считали чистым безумием нашу затею с кругосветным путешествием.
— С чего это вдруг вам, американцам, вздумалось уезжать из Америки? — спрашивали они.— Там, должно быть, своих чудес хватает. Знаем. Сами не раз видели в кино и по телевизору.
Отношение к нам резко изменилось к лучшему, когда испанское общество признало: с головой у нас всё в порядке. Теперь местные гораздо чаще останавливались поболтать с нами, а хозяева лавочек и магазинчиков стали отпускать нам более дешёвые марки продуктов, из тех, что они держали в подсобках и продавали исключительно своим: более дорогие сорта выставлялись в витринах для иностранцев и туристов. Средних лет испанка и её престарелая мать, что владели малюсенькой лавкой, футов десять на пятнадцать, где мы брали яйца, сыр, йогурт, изюм, орехи и макароны, делились с нами любимыми кулинарными рецептами и снабжали специями. Ещё у нас завязалась дружба с Эндрю, владельцем одной из двух винных лавок, славившихся разнообразием ликёров. Эндрю любил поговорить. Однажды утром, после того как мы недели три через день заглядывали в лавочку залить пластиковые литровые фляги полюбившимся сорокадвухцентовым напитком, его прорвало. Он был озабочен сообщениями о надвигающемся шторме.
— Я купил эту лавку четырнадцать лет назад,— начал он.— И в первый же год разразился страшный потоп. В одночасье небо заволокли тучи, зарядил дождь и поливал несколько дней. Вода потоком хлынула вниз по улице, мимо двери моей лавчонки, она тащила кучу всякого мусора: сломанных сучьев, палок. И вскоре весь этот хлам осел под маленьким мостиком в конце улицы, запрудив её, и вот тогда вода ринулась вспять, и не успел я опомниться, как поток обрушился в лавку. Тогда здесь внутри мы оказались по пояс в воде.
И что же вы думали? Кругом все только руками разводили, не ожидали, мол. Клялись и божились, что в жизни не видали ничего подобного, поэтому я решил, видно, это была какая-то выдающаяся гроза, и мне уже не придётся второй раз пережить такое. И я ничего не предпринял против нового наводнения. «Да брось»,— отговаривали меня все.
Ну а теперь позвольте мне сказать вам кое-что. За всё четырнадцать лет, что я держу эту лавку, меня заливало ровно девять раз. Девять раз! Когда наводнение приключилось второй раз, все опять суетились, словно впервые, зато я получил хороший урок. С тех пор я обязательно укрепляю досками нижнюю часть передней двери, при первых же признаках затяжного ливня.
Скажу одно. Не особенно верьте тому, что болтают здешние. Точно. Местное старичьё всю жизнь носа не высовывало из своей дыры, а к старости они и вовсе ослабели мозгами. Я хочу сказать, они и правда отупевают. Берутся судить, как будто разбираются в происходящем, а на самом-то деле больше выдумывают. А потом сами же начинают верить собственным бредням! По-моему, человек должен выглянуть из своей скорлупки, хотя бы немного побродить по свету, чтобы уберечься от отупения. Я-то немного попутешествовал, когда учился в школе, поэтому, быть может, на старости лет не стану таким непроходимым тупицей, как они.
На другой день, когда мы возвращались с маленькой экскурсии к маяку, Лоренцо Риера жестами зазвал нас присесть рядом на оккупированную им деревянную скамейку. Лоренцо был из числа «тупоголовых стариканов» Эндрю, одним из многих древних каталонских «подсолнухов», которые изо дня в день следовали за солнцем с площади на площадь. Раньше мы не были знакомы с Лоренцо, поэтому нам стало любопытно, что же такое он жаждет нам сообщить.
— Из моих окон видна кухня сеньоры Надаль,— пояснил Лоренцо.— Я слышал, как вы оба говорили там по-испански, поэтому сумеете меня понять. Видел, как вы сидите на площадях. Вы правильно выбирали, где расположиться, забыли только об этой маленькой площади. После пяти нужно идти сюда, а не на Торрадет, где вы обычно посиживаете. Но всё равно, я понял, вы толковые и приличные ребята. Не то что вся эта шваль, помешанная на наркотиках. Хотел бы поговорить с вами.
— Отлично,— усмехнулся Ларри,— тогда почему бы вам не начать прямо сейчас, расскажите нам о себе что-нибудь.
Понятно, Лоренцо только того и ждал. Широкая беззубая улыбка пересекла исчерченное морщинами лицо старика. Он поправил берет, подался вперёд, к самому лицу Ларри, желая получше рассмотреть своего собеседника. Зрение Лоренцо было уже не то, что в двадцатые, во времена его молодости.
— Сколько бы вы мне дали? — интригующе спросил он.
— Лет шестьдесят,— ответила я. Солгала, зная, что он растает.
— Восемьдесят один,— провозгласил старичок с видом триумфатора.
— Шутите. Вы выглядите значительно моложе! — присвистнул Ларри.
