Жюль Верн - Паровой дом
Изредка показывались деревни с соломенными или бамбуковыми хижинами, две или три фермы, но при приближении к горам мы все реже и реже встречали людей.
В продолжение шести дней июня дождь шел беспрерывно, у нас не было и полдня затишья, и поэтому мы принуждены были оставаться в гостиной парового дома и разгонять скуку курением, разговорами и игрой в вист.
К величайшему неудовольствию капитана Года, это время было полным отдыхом для ружей, но два открытых шлема, которые он сделал в один вечер, возвратили ему его обычное хорошее расположение духа.
— Тигра можно убить всегда, а шлем — дело нешуточное, а главное — редкое.
На такое справедливое и так ясно выраженное предложение отвечать было нечего. 17 июня мы остановились у бенгало, специально предназначенного для путешественников. Погода несколько прояснилась, и железный слон, сильно потрудившийся в эти четыре дня, требовал если не отдыха, то по крайней мере некоторой заботы. Поэтому мы условились провести здесь половину дня и следующую ночь.
Бенгало, или караван-сарай, на больших дорогах полуострова представляет собой четырехугольник из невысоких зданий с башенками, окружающих внутренний двор, что придает ему совершенно восточный оттенок. Прислуга в этих сараях состоит из «бгисти» или водовоза, повара, этого благодетеля тех нетребовательных путешественников, которые доводьствуются яйцами и цыплятами, и «кансами» поставщика провизии.
Сторож сарая — «пеон» — агент компании, которой в большинстве случаев принадлежат эти заведения. Главный же надзор за ними поручается инженеру округа.
В этих заведениях существует довольно странное, но строго соблюдаемое правило: всякий путешественник может занимать сарай в течение двадцати четырех часов; если же он желает остаться далее, должен получить позволение от инспектора, и если такового не имеется, первый приезжий англичанин иди индус может потребовать уступки места.
Понятно, как только мы приехали, железный слон произвел свой обычный эффект. Тем не менее я должен сознаться, что занимавшие сарай смотрели на него скорее с презрением — презрением, выказываемым так сильно, что вряд ли оно могло быть искренним.
Правда, мы имели дело не с простыми смертными, путешествующими ради удовольствия или торговыми целями. Речь идет не об английском офицере, отправлявшемся в гарнизон на непальскую границу, не об индо-станском купце, ведущем свой караван в афганские степи за Лахор или Пешавар.
Это был не кто иной, как принц Гуру-Синг, сын независимого гузератского раджи, путешествующий е большим великолепием по северу Индийского полуострова.
Этот принц занимал не только три или четыре залы в сарае, но и все службы, которые были устроены так, что могли поместить всю его свиту.
Я никогда еще не видел путешествующего раджу. Поэтому, как только мы устроили нашу стоянку на четверть мили от сарая, на берегу небольшой речки под тенью великолепных панданусов, я вместе с капитаном Годом и Банксом отправились посмотреть стоянку принца Гуру-Синга.
Сын раджи не может переезжать с места на место в единственном числе, и если есть люди, которым я не завидую, то это те, которые не могут пошевелиться, не приведя тотчас в движение несколько сот человек. Лучше быть простым пешеходом с котомкой на спине, с палкой в руке, с ружьем за плечами, чем принцем, путешествующим по Индии со всем церемониалом, который налагает на него его звание.
— Это не человек переезжает из одного города в другой, — сказал мне Банкс, — а целое местечко, переменяющее свои географические условия.
— Я предпочитаю паровой дом, — ответил я, — и ни за что не поменялся бы с сыном раджи.
— Легко может быть, — возразил капитан, — и принц предпочел бы наш подвижной дом всем этим громоздким дорожным принадлежностям.
— Ему стоит только сказать слово, а главное, заплатить что следует, — закричал Банкс, — и я ему устрою паровой дворец! Но в ожидании его заказа посмотрим его кочевье.
В свите принца насчитывалось не менее пятисот человек! Под большими деревьями в равнине были симметрично, как палатки в большом лагере, расставлены до двухсот повозок; в одних запряжены быки, в других буйволы, кроме того три великолепных слона, несших на спине необыкновенно богатые паланкины и двадцать верблюдов, приведенных из западных стран Индостана. В караване не было недостатка ни в чем: ни в музыкантах, услаждавших слух его светлости, ни в баядерках, очаровывавших его глаза, ни в фокусниках, развлекавших его в праздные часы. Триста носильщиков и двести алебардщиков дополняли личный состав прислуги, жалованье которой истощило бы всякий кошелек, кроме кошелька независимого индийского раджи.
Музыканты с бубнами, цимбалами, тамтамами принадлежали к той школе, которая заменяет звуки шумом. Между фокусниками были заговорщики змей, которые своими заговорами прогоняют и привлекают пресмыкающихся, очень искусные в упражнениях саблями акробаты, танцующие на слабо натянутом канате с пирамидой глиняных горшков на голове и в обуви из буйловых рогов, и, наконец, те фокусники, которые по желанию зрителей могут старые змеиные шкуры превращать в ядовитых кобр.
Баядерки принадлежали к классу тех хорошеньких женщин, которыми так дорожат для вечеров или отелей, где они исполняют двойную роль певиц и танцовщиц. Очень прилично одетые, одни в кисею, вышитую золотом, другие в юбки со складками и в шарфах, которые они раскидывают в танцах, эти балерины были богато разукрашены дорогими браслетами на руках, золотыми перстнями на руках и ногах и серебряными погремушками на икрах. В таком наряде они с грацией и удивительной ловкостью исполняют знаменитые танцы. Я надеялся, что мне придется восхищаться ими по собственному приглашению раджи.
Затем, в составе караванной прислуги было несколько мужчин, женщин и детей, имевших неведомое назначение. Мужчины были закутаны в длинную полосу материи, называемую «доти», или в рубашки «ангарка» и в длинное белое платье «дзкама», что составляет крайне живописный костюм.
На женщинах было «чоли», нечто вроде кофт с короткими рукавами, и «сари», которую они заворачивают вокруг талии, а конец кокетливо набрасывают на голову.
Индусы, растянувшись под деревьями в ожидании обеда, курили папиросы, завернутые в зеленый лист, или «гаркули», нечто вроде черноватого варенья, составленного из табака, патоки и опиума. Другие жевали смесь листьев бетеля, арекового семени и гашеной извести, смесь, способствующую пищеварению и крайне полезную в жарком индийском климате.
Все эти люди, привыкшие к движению каравана, жили согласно и высказывали одушевление только в часы празднества и в этом отношении напоминали театральных фигурантов, впадающих в полнейшую апатию, когда они сходят со сцены.
