Е. Устиев - У истоков Золотой реки
— Не смейся, — возразил Цареградский. — У них еще много осталось от старых шаманских обрядов, которых мы не знаем. Может, он у коня прощения просил за опасность.
— А вдруг и в самом деле не перевалим?
— Не думаю. Вероятно, просто якуты этим путем не пользовались и поэтому его не знают. На худой конец действительно возвратимся обратно и пойдем Буюндой. Я же сказал!
На этом инцидент, отнявший больше двух часов, был исчерпан. Алексей нехотя растреножил коней, и они быстро их навьючили. Еще через полчаса маленькие якутские лошади тронулись вверх по Гербе.
Якуты не подковывают своих лошадей. Копыта у местных лошадей, правда, очень твердые, и при езде по грунтовым дорогам их некованность никак не сказывается. Совсем другое — каменистые горные дороги. Лошадиные копыта после долгого пути по камням и скалам сбиваются чуть ли не до живого мяса, и несчастные обезноженные животные могут совершенно выйти из строя.
При выходе каравана с сулухучанской стоянки Цареградский заметил, что одна из навьюченных лошадей слегка припадает на переднюю ногу (у лошадей передние копыта особенно сильно снашиваются), и с тревогой указал на нее каюру:
— Смотри-ка, Алексей, нога у лошади испорчена, ат кусаган! Якут оглянулся на лошадь и, мрачно махнув рукой, проговорил
что-то непонятное по-якутски.
Итак, все три отряда Колымской экспедиции, каждый своим путем, двигались назад, к Оле. Перед расставанием у среднеканского развилка Билибин сказал Цареградскому:
— Смотри, Валентин, не опаздывай в Олу. Последний пароход должен прийти 16 сентября. Если немного задержишься, не страшно: я постараюсь затянуть погрузку до двадцатого, но на большее не рассчитывай. Двадцатого мы отплываем, и тогда тебе придется либо еще раз зимовать, либо добираться до Владивостока своими силами.
Предупреждение было серьезное, и Цареградский понимал, что ему теперь дорог каждый день. Правда, было всего лишь утро 2 сентября, и он мог рассчитывать на четырнадцать, в крайнем случае даже на восемнадцать дней. Но для перехода во многие сотни километров по незнакомому горному бездорожью этот срок мог оказаться слишком маленьким. Что ждет его впереди? Неужели придется, потеряв время, возвращаться к устью Сулухучана, идти кружной дорогой по Буюндинской долине? При мысли об этом на душе у него делалось смутно, но он старательно гнал от себя мрачные мысли.
Что касается Билибина, то он рассчитывал выйти к Оле раньше остальных отрядов. У него были совершенно свежие, не работавшие летом лошади; лошади же двух других отрядов в большинстве своем проработали весь летний сезон на съемке Среднекана и были уже порядком утомлены.
К вечеру того же дня небольшая цепочка из четырех вьючных лошадей пересекла Гербу и перевалила в долину Мякита. Герба в этом месте была неглубокой, и переправа не вызвала никаких затруднений. Правда, слегка прихрамывавшая утром лошадь стала припадать на ногу гораздо сильнее. Сказывались тяжелый вьюк и каменистое русло реки, по которому им часто приходилось идти, чтобы избежать густых зарослей на пойме. Вскоре захромала еще одна лошадь, на этот раз на заднюю ногу.
Два дня пути по Мякиту показали, что его долина тянется в нужном направлении. До сих пор все обстояло благополучно. Тщательно выбирая путь помягче, они то взбирались на высокую террасу, то спускались к пойме, стараясь избегать каменистых участков. На склонах было достаточно травы, чтобы на стоянках лошади могли хорошо подкормиться. Цареградский уже начинал успокаиваться, решив, что страхи Алексея были напрасны и что напугавший его якут просто не бывал в этих местах, а все его россказни были выдумкой. Хромота у лошадей не только не усиливалась, но даже как будто стала поменьше. Но пейзаж в долине был все же очень мрачным. Суровые, крутые, голые горы, постепенно сближаясь к верховьям, сделались почти черными. Намокшие под осенним дождем и тающим снегом глинистые сланцы и песчаники больше походили на блестящий каменный уголь. Низко нависшие над горами клочковатые облака сгущали мрак и усиливали чувство бесприютности и печали. Даже привыкший к дикости родного пейзажа каюр приуныл и шел, понурив голову, изредка гортанно покрикивая на лошадей.
В истоках Мякита, когда река уже превратилась в скачущий по громадным валунам ручей, путь совсем испортился. Выбирать дорогу становилось все труднее, и притомившиеся за дневной переход лошади все чаще спотыкались о камни. Предыдущие дни караван вел Алексей. Уздечка задней лошади была подвязана за хвост передней, и вся эта живая цепочка, не торопясь, шла за размеренно шагавшим проводником. Лишь изредка, у очередной промоины или торчащего сухого корня, происходила заминка. Передняя лошадь прыгала, а не ожидавший прыжка задний конь внезапно останавливался, вытянув шею и стремясь сбросить с себя узду. Шедшие в хвосте лошади напирали вперед, и весь караван, смешавшись, сбивался в кучу. Но на помощь Алексею спешили все остальные, порядок восстанавливался, и отряд двигался все выше по долине.
Теперь лошади уже давно были развязаны, и каждую из них вели в поводу отдельно. Так как проводнику эти места были совершенно незнакомы, возглавлял караван начальник. Ему приходилось труднее, чем всем остальным участникам отряда. Нужно было выбирать путь, следить, чтобы не завалилась с грузом его лошадь, и вдобавок вести глазомерную съемку долины.
Промокший и противно скользкий сыромятный ремень повода он поддел за левый локоть, геологический молоток засунул за ремень, которым была подпоясана телогрейка, а холодную и мокрую буссоль то и дело доставал из брезентового чехла, прикидывая угол очередного поворота долины.
Лиственничный лес давно остался позади. Вокруг громоздились прикрытые чахлой травкой склоны. На этой высоте можно было использовать на топливо только стелющиеся по склону стволы кедрового стланика.
— Однако пора на ночлег! — крикнул шедший сзади Игнатьев. — Выше уже дров не будет!
— Вот сейчас дойдем до первого овражка с водой и остановимся. Здесь очень сухой склон, травы лошадям мало.
Через полчаса в нескольких километрах выше показалась седловина перевала. К ней вел хотя и крутой, но не скалистый склон, и при взгляде на него даже мрачный Алексей повеселел. Уже отсюда можно было с уверенностью сказать, что слухи о непроходимости перевала были необоснованны. Завтра за какой-нибудь час они доберутся до седловины и окажутся в бассейне Бахапчи. Однако и на этот раз действительность показала всю ненадежность путевых предположений и зыбкость строящихся на них планов.
Не успели путники установить палатку и развести в печурке огонь, как пошел густой снег. Облака плотно окутали перевал, а из ватного их покрова, непрерывно и беззвучно кружась и перепархивая бабочками, полетели снежинки. Падая на талую землю, в которой каким-то чудом сохранились остатки накопленного за лето тепла, они быстро таяли. Но на первый слой падал второй, а за ним третий, и вскоре все истоки Мякита побелели от снега…
