У Земли на макушке - Владимир Маркович Санин
И вот ранним утром, подгоняемый обжигающим ветром, я с рюкзаком за плечами бреду к самолету. Бреду с немалой гордостью, потому что самоуверенно полагаю, что познал северный ветер. Я пойму свою ошибку через десять дней, когда попаду в пургу на острове Врангеля. Но об этом потом. А пока я посылаю дружеские приветы людям, которые снабдили меня полярным обмундированием. Особенно хороши не по росту большие, безжалостно уродующие мою фигуру меховые штаны. Отличная вещь! Недавно один самолет совершил в тундре вынужденную посадку. Все летчики были одеты как положено, кроме второго пилота, который полетел в элегантных брючках неслыханной на Севере красоты. И что же? Пришлось заворачивать парня в чехлы и зарывать в снег, где он и пролежал несколько часов, время от времени отвечая на вопросы товарищей: «Спасибо, уже почти согрелся».
А вот и мой самолет, старенький, заслуженный ЛИ-2, которому давно уже пора на пенсию, но который верой и правдой продолжает служить, хотя нередко по-старчески скрипит. За ночь он основательно промерз, и его разогревают теплым воздухом через рукава. Бортмеханик Валерий Токарев ходит вокруг самолета с веником и сбивает снег.
В ожидании брожу по аэродрому. Он расположен рядом с Колымой, скованной двухметровым льдом. По льду хаотично разбросаны крохотные домики, над многими вьется дымок. В домиках над лунками сидят рыболовы-любители, эти достойные уважения фанатики. Иногда — это случается не каждую минуту — слышится радостный вопль, и на лед выбегает фанатик с добычей в руках. Тогда из своих нор выползают неудачники, смотрят на чужую добычу горящими глазами и обмениваются репликами: «И как он его рассмотрел без микроскопа?.. Без аптекарских весов такого не взвесишь! Видел, какого я прошлой зимой вытащил?». И неудачники, вдоволь потешась, грустно заползают в свои норы и вновь склоняются над лунками в безумной надежде: а вдруг клюнет?
Омуль здесь ловится превосходный. Его, мороженого, строгают, как полено, и едят сырым; строганина пользуется на Севере большой популярностью. Едят строганину с приправой из томатного соуса с луком, едят азартно, похваливая и убеждая друг друга в ее полезности и высоких вкусовых качествах. Не буду вносить диссонанса и ни словом не заикнусь о впечатлении, которое строганина производит на новичков. Скажу только, что некоторые из них — в том числе один весьма близкий мне человек, — отведав строганины, несколько дней смотрели на мир глазами подстреленной лани и в знак уважения к прославленному блюду отказывались принимать какую бы то ни было пищу, кроме сухариков и жидкого чая.
Один за другим разлетаются с аэродрома самолеты. Подходит и наша очередь. Моторы прогреты, снег с плоскостей счищен, груз — бочки с керосином — закреплен. В самолете холодно, как в сарае. «От винтов!» — кричит командир корабля Анатолий Шульга, и страшный рев потрясает барабанные перепонки. Через несколько минут мы взлетаем, включаем обогрев и снимаем мерзлые шубы. Штурман Леня Немов раскладывает карту, Володя Соколов настраивает рацию. Второй пилот Николай Преснов пока без дела: на его месте — проверяющий, Игорь Прокопыч Лабусов. Могучий атлет, никогда не унывающий и веселый человек, он очень любит летать, и с ним любят летать. Уже одно присутствие Лабусова на борту — своеобразная гарантия удачи, потому что он родился в сорочке и всегда выкручивается из самых скверных ситуаций. Лабусову приходилось сажать самолет на честном слове, когда бензина в баках не хватило бы и на заправку зажигалки. О нем говорят, что он неслыханно везучий, но мне кажется — дело в другом. Однако подробно о Лабусове — несколько позже.
Мы летим над тундрой, заснеженной и пустынной. С нетерпением жду первой посадки в поселке, где расположен оленеводческий колхоз. Вот и посадочная полоса, которая вызвала бы усмешку на лице любого летчика, но не полярного. С грехом пополам расчищенный от снега мерзлый грунт — далеко не худший вариант для полярного пилота, которого жизнь научила с уважением относиться к каждому погонному метру ровной поверхности.
Надеваю шубу и выхожу на собачий холод. К самолету подходят колхозники-якуты и выгружают бочки. С изумлением смотрю на молодого парня в распахнутом бушлате. Заметив мой взгляд, парень похлопывает ладонью по голой груди и подмигивает. Ну и ну!
Однако в моем распоряжении минут тридцать, и я тороплюсь. Дело в том, что Соколов именно здесь раздобыл полутораметровый кусок бивня мамонта, который вот уже несколько дней вызывает у меня приступы черной зависти. Где-то здесь — Соколов припоминает, что в этом квадрате, — лежат еще два бивня. И я бегу их разыскивать, прикидывая на ходу, какую стену моей квартиры украсить находкой. Навожу справки у первой встречной старухи. Она внимательно слушает, кивает и протягивает мне руку. Мы обмениваемся рукопожатием, после чего старуха отправляется восвояси, не сказав ни единого слова. Старик якут, который наблюдал эту сцену, поясняет, что старуха давно оглохла, и спрашивает, что я ищу. Я нетерпеливо повторяю свой вопрос. Старик надолго задумывается — видимо, припоминает те годы, когда был молодым, полным сил охотником. Потом неожиданно предлагает подарить мне собаку. Я отказываюсь. Старик снова задумывается, закуривает и предлагает подарить мне другую собаку. Я снова отказываюсь, и старик обиженно уходит. А я печально смотрю на глубокий снег, под которым погребены два бивня, десятки тысяч лет ждавшие моего визита. Под ногами скрипит отвердевший на жестоком морозе наст. Прохожу мимо трех привязанных к столбу оленей. Они с подчеркнутым равнодушием не обращают на меня никакого внимания и лишь переступают широченными копытами-лыжами. Кланяюсь. Никакого впечатления. Пожимаю плечами и хочу войти в дом, но на меня бросается огромный пес, одетый в модную пушистую шкуру. Веревка мешает ему разорвать меня на части, и он справедливо негодует по этому поводу. Я храбро грожу собаке пальцем и вхожу в дом. Пожилая якутка варит мясо, а за столом двое мальчишек страдают над арифметикой. Приход гостя дает им законное право отшвырнуть учебники, и на меня обрушивается град вопросов, для добросовестных ответов на которые не хватило бы остатка жизни. Отогреваюсь и осматриваю комнату. Кровати, гардероб, швейная машина, патефон, обязательная «Спидола» и целая пирамида чемоданов. И только множество шкур на полу и на стенах да полутораведерная кастрюля с мясом напоминают о том, что ты находишься все-таки не в подмосковсной деревне.
Курс — на Якутск, куда мы летим с грузом рыбы. В полете я обычно располагаюсь между креслами пилотов, но в самые интересные моменты — во время взлета и посадки — бортмеханик Валерий, высокий и симпатичный юноша с серьезными глазами, вежливо просит уступить
