Е. Устиев - У истоков Золотой реки
Отзыв одного из рецензентов, профессора Трушкова, был получен всего за двадцать минут до заседания. Очень волновавшийся дипломант вскоре справился со своим дрожавшим голосом и уже уверенно закончил доклад. Все сошло хорошо. Диплом он получил с отличием. Через полтора часа маститые члены квалификационной комиссии поздравляли бывшего студента Горного института и будущего помощника начальника Колымской поисковой экспедиции.
Экспедиция началась с трудностей.
Утомительная многодневная поездка на поезде и двухнедельное путешествие на грязном полугрузовом японском пароходе «Дайбоши-мару» привели наконец в ночь на 4 июля 1928 года Билибина, Цареградского и их спутников в рыбацкое село Олу. Полтора десятка потемневших и покосившихся от старости изб расползлось по широкой пойме реки, которая незаметно сливалась здесь с приморской равниной. В центре села еле отличалась от изб маленькая деревянная церковь с похожим на сторожку домиком священника. Лишь принадлежавший прежде местному богатею дом сельсовета да длинное одноэтажное здание школы на берегу Ольской протоки были крыты железом и потому выглядели богато.
Экспедиция разместилась в школе. Тут, на берегу туманного Охотского моря, Билибин и Цареградский надеялись достать верховых лошадей, вьючных оленей, проводников и рабочих. Заведующий Ольской торговой факторией, с которым они связались по телеграфу еще будучи в Ленинграде, уверил их в том, что сделать это будет нетрудно. Но, увы, посулы заведующего оказались совершенно необоснованными; ни лошадей, ни оленей в Оле не было. Единственный оказавшийся на месте представитель власти, милиционер, лишь разводил руками:
— Помочь трудно. В Оле рыбаки живут, ни лошадей, ни оленей не имеют. Надо со всего района собирать. Подождите зимы, тогда дороги наладятся, понемногу транспорт соберем!
— Ждать до зимы?! — бушевал импульсивный Билибин. — Да ведь это же срыв экспедиции, срыв важного государственного задания! Я буду жаловаться в Хабаровск, в Москву!
Он и в самом деле посылал через местную рацию срочные телеграммы в Хабаровск, Ленинград и в Москву. Приходившие оттуда ответы, которых геологи с трепетом ожидали в небольшой избушке с ветхим передатчиком, поднимали их настроение, но не улучшали положения. Злополучный заведующий факторией сперва скрывался при их приближении на задворках, а затем надолго уехал из Олы на оленьи стойбища.
Потянулись скучные дни, заполненные хлопотами о транспорте, работой со снаряжением, а то и просто вынужденным бездельем, игрой в карты и знакомством с местностью. Ведь экспедиция была велика, а ее участники очень отличались друг от друга и характерами, и уровнем интересов. Помимо геологов Билибина и Цареградского, прорабов-разведчиков Раковского и Бертина и геодезиста Казанли в ней были врач Переяслов, завхоз Корнеев и пятнадцать рабочих, набранных Билибиным на Алдане. Занять всех работой было трудно, но Билибин умел найти дело для каждого и прилагал к этому много стараний. Главная забота — о транспорте — легла на его плечи, а также на плечи Раковского и Бертина, которые разъезжали по всем окрестным селам в поисках лошадей и оленей.
Чтобы не терять времени даром, Цареградский уговорил Билибина отпустить его для геологической съемки прибрежной полосы. Он арендовал у рыбаков двухпарную шлюпку, на которой и отплыл с четырьмя гребцами. Около месяца небольшой отряд работал вдоль скалистых обрывов между полуостровами Старицкого и Кони.
Это было очень романтичное и нередко опасное путешествие из-за сурового характера Охотского моря, постоянных густых туманов, которые окутывали берега Тауйской губы, из-за стремительных течений и противотечений, ненадежной, переменчивой погоды начала лета… Однако оно имело только геологический интерес и не сопровождалось никакими практическими открытиями, потому что основная зона россыпной золотоносности, как это выяснилось позднее, находилась намного севернее прибрежного района.
Во время этого плавания Цареградский познакомился со многими разновидностями гранитов, слагающих некоторые береговые скалы. Вскоре он имел возможность убедиться, что эти граниты (позднее они были названы охотскими) резко отличаются от гранитных пород Колымского золотоносного района. Кроме того, он обнаружил в береговых скалах великолепные обнажения древних вулканических пород. Темные лавы и светлые граниты громоздились к небу в колоссальных, усеянных птичьими гнездами обрывах, у подножия которых непрерывно грохотал прибой. Составленная им в эти недели геологическая карта побережья была первой для этого района картой такого рода.
Но вот томительное ожидание отъезда подошло к концу. Из окрестных сел и с далеких стойбищ приведены лошади и вьючные олени. Правда, гораздо меньше, чем нужно, но делать нечего. Теперь хоть можно оторваться от морского побережья и уйти в синеющие на мглистом горизонте горы.
Но опять беда. Погрузить всю экспедицию, все ее тяжелое снаряжение и провиант на восемь имеющихся лошадей, разумеется, невозможно. Пригнанные же олени слишком дики и совершенно непригодны для перевозки вьюков. Лишь позднее, к глубокой зиме, они перестали шарахаться от каюров и привыкли к небольшому вьючному седлу на загривке.
Билибин собрал совет. Кроме него и Цареградского судьбу экспедиции решали в то раннее августовское утро прорабы-поисковики Раковский и Бертин, геодезист Казанли и проводник Макар Медов. Раковский и Бертин были опытными разведчиками-таежниками и до этого уже несколько лет служили в тресте Алданзолото. Их мнение и совет были крайне важны. Что же касается местного жителя якута Медова, то это был очень полезный для экспедиции человек. Нанятый в проводники Билибиным, он сыграл важную роль во всех последующих ее открытиях. (Умный и энергичный, проницательный следопыт, для которого не было тайн в тайге, он один мог бы послужить темой для полной приключений книги вроде повестей В. К. Арсеньева о Дерсу Узала. Впрочем, каждый из пришедших в то утро обсудить дальнейшие действия экспедиции был достоин того, чтобы стать героем книги, и по свойствам характера, и по необычной судьбе. Однако Макар Медов оказался самым удачливым: раньше, чем кто-либо другой из собравшихся, он был увековечен топографами, которые назвали один из островерхих пиков в вулканическом нагорье этой части Охотского побережья пиком Макара Медова.)
— Что будем делать? — спросил Билибин. — Макар обошел за этот месяц все ближние и дальние поселки и смог достать всего восемь лошадей, И тех нам арендуют до зимы с неохотой, больше из-за уговоров Макара, чем ради предписаний из центра. Советская власть здесь только утверждается, и старая психология еще не поколеблена. Нам тоже не очень верят.
