Луи Буссенар - Приключения в стране тигров
— Так же хороша, как в начале пути… Просто невероятно! Я ее осмотрел внимательнейшим образом — как с иголочки! Ну, отдельные детали слегка барахлят…
— Можно из нее еще раз выжать то же самое?
— Да, сударь, если у нас будет уголь.
— Хорошо.
Андре помчался к агенту угольной компании и купил две тонны самого лучшего угля, который тут же погрузил на шлюп.
Все это заняло не более получаса.
Шлюп уже стоял под парами, из клапанов вырывался свист.
Андре велел поднять на мачту французский флаг и скомандовал: «Вперед!» Затем, встав рядом с лоцманом, попросил Сами перевести:
— Нам предстоит пройти около ста семидесяти пяти миль (342 км).
— Да, хозяин.
— Мы должны их преодолеть за двенадцать часов… Слышишь? Любой ценой, за двенадцать часов.
— Это дело механика. Я же обязуюсь вести шлюп так, чтобы мы не сели на мель и не столкнулись с плотами или другими судами.
— Хорошо… ты не пожалеешь. Механик, какая у нас скорость?
— Двенадцать миль, сударь.
— Мало. Можно ли разогреть старушку посильнее?
— Это уже опасно.
— Нам нужно делать четырнадцать миль в час.
— Невозможно, сударь. Разве что благодаря течению…
— Лоцман, — вновь обратился Андре к бирманцу, — какова скорость течения?
— Две мили в час, хозяин.
— Превосходно! Полный вперед! И смотри в оба!
Действительно, маленький шлюп летел вперед со скоростью двадцать пять километров в час, доступной лишь для крупных пароходов и совершенно необычной для судна такого небольшого водоизмещения.
Неистово стучал поршень, бешено крутился винт, а из слишком узкой топки извергались клубы черного дыма, образующие над водой тянущийся за суденышком шлейф. Каркас шлюпа стонал и скрипел; казалось, в любую секунду машину может разорвать под давлением горячего пара. К счастью, теперь паровик не надо было взбадривать спиртом — возможно, он не смог бы во второй раз выдержать таких резких скачков давления.
Было похоже, что все живое и неживое на шлюпе слилось в едином порыве, одном смелом устремлении: люди держались с непоколебимой стойкостью, а машина отвечала им тем же.
И через двенадцать часов после отхода из Мидая показался рангунский рейд; труднейшее плавание счастливо завершилось, но счастье такого рода дается в руки только истинно сильным людям.
Андре сразу же увидел стоящую у пирса под парами «Голубую антилопу»: на мачте развевался штандарт, показывающий, что она готова к отплытию. Один трап был уже поднят, и несколько человек собирались втянуть на борт второй.
Шлюп был встречен громким «ура», ибо прибытия его ожидали с нетерпением — послание Андре всколыхнуло весь экипаж.
Молодой человек проворно взобрался на борт яхты, обменялся быстрым рукопожатием с капитаном, поджидавшим у мостика, и увел его в свою каюту.
Через двадцать минут Андре появился на палубе, переодетый в костюм для визитов. Капитан успел сообщить ему все, что касалось состояния судна, и, в свою очередь, получил необходимые объяснения.
Капитан проводил хозяина до трапа, свисавшего у борта, к которому притулился измочаленный шлюп.
— Итак, — сказал он, — вы непременно хотите повидаться с английским губернатором?
— По крайней мере, я хочу получить гарантии нейтралитета. Видите ли, англичане, объявившие себя борцами за цивилизацию, обычно помогают белым, ставшим жертвой произвола туземных властей, будь у этих туземцев черная, желтая или красная кожа, но только при одном условии — если эта помощь не наносит ущерба их собственной эгоистической политике. Настоящей помощью было бы требование освободить моего бедного друга, но, если они этого не сделают, я хочу, чтобы они закрыли глаза и заткнули уши, когда мы начнем бомбардировку Мандалая.
— А если они откажутся?
— Бомбить будем все равно, но больше для вида, для прикрытия смелого налета на город. Именно поэтому мне не хотелось открывать все карты в телеграфной депеше. Через два часа я вернусь.
Шлюп несколькими взмахами винта доставил Андре к пирсу, откуда он немедленно отправился во дворец губернатора, к счастью, находившийся неподалеку.
Двери роскошного особняка легко раскрылись перед французским миллионером, владельцем собственной яхты, известным путешественником, прославившимся охотничьими подвигами, — и Андре оказался в кабинете его превосходительства губернатора, полномочного представителя ее величества королевы, императрицы обеих Индий.
Андре лаконично, как человек, знающий цену времени, изложил причины своего приезда в Бирму и все, что произошло вплоть до ареста Фрике.
Губернатор, слушавший гостя с учтивым вниманием, здесь счел возможным прервать его.
— Я знаю, что вы собираетесь сказать мне… возможно, я знаю даже больше, чем вы. Жизни вашего друга угрожает серьезная опасность…
— Я так и полагал, ваше превосходительство; именно поэтому, прежде чем предпринять самую отчаянную попытку спасти его, я пришел просить помощи британского правительства, во имя прав и общих интересов всех цивилизованных наций.
— К великому моему сожалению, сэр, это невозможно.
— Невозможно? Ваше превосходительство…
— Случай исключительный. Затронуты религиозные чувства народа, традиции культовых обрядов. Я оказал бы вам содействие в любом другом деле… Но вы же знаете, правительство ее величества исповедует принцип широчайшей веротерпимости, и это касается всех религий, исповедуемых подданными нашей обширной империи. Веротерпимость означает, помимо всего прочего, оказание всяческого покровительства служителям культа и верующим.
— Но ваше превосходительство! Неужели вы позволите, чтобы европеец, француз, был казнен этими дикарями?
— Священное животное… Да, нелепость, но этого требуют интересы государства, а, стало быть, сие совершенно неизбежно. Даже из самых гуманных побуждений мы не можем допустить конфликта с фанатиками, хотя бы виновным оказался подданный ее величества. Это закон, не допускающий никаких толкований; ваш друг помешал отправлению религиозного культа, признанного нашим правительством.
— Но ведь это произошло не в ваших владениях, а в независимой Бирме!
— Ну, не так уж она независима! Впрочем, наши подданные исповедуют ту же веру…
Андре понял: сколь ни абсурдны эти доводы, ему не сломить упорства англичанина, исходящего из эгоистических интересов британского владычества.
— Хорошо, — сказал он, — значит, мне придется действовать самому.
— Это ваше право. Как представитель ее величества я не имею возможности оказать вам помощь, но как европеец искренне вам сочувствую и желаю успеха.
