Игорь Фесуненко - Бразилия и бразильцы
Мясистый нос Самуки грузно нависает над тщательно подбритыми усиками. Благородно лысеющий лоб придает его лицу некоторую интеллектуальную утонченность. Это — лоб мыслителя, служителя муз или опереточного героя-любовника, никак не решающегося перейти на амплуа «благородного отца». А умные, проницательные холодные глаза, замаскированные буйно разросшимися бровями, — это глаза либо отличного стрелка-охотника, либо завзятого картежника, либо знающего толк в своем деле коммерсанта, как оно и есть на самом деле.
Дом Самуки представляет собой удивительное смешение жилых комнат, винных погребов, продовольственных складов, торговых прилавков и скобяных лавок. Из кабинета Самуки вы попадаете в кладовку с охотничьим снаряжением, а прежде чем попасть в детскую, должны пройти через портняжную мастерскую. Заблудиться в этом доме гораздо легче, чем в ГУМе.
Самука угощает нас контрабандными американскими сигаретами и кока-колой, завезенной в Итайтубу из Белена, и рассказывает всевозможные были и небылицы из итайтубского эпоса. Потом он подходит к вмурованному в стену сейфу и торжественно извлекает литровую банку, наполненную золотым песком и мелкими самородками. В глубине сейфа виднеется еще дюжина таких банок.
— Мой неприкосновенный запас, — говорит он, любовно погладив ладонью дверцу сейфа. — Половина — для нас с женой. Половина — для детей.
Мы понимающе молчим.
— А вообще-то золото у меня не задерживается, — говорит Самука, поглаживая усики. — Я отправляю его в Рио.
Карл, Юлиус и я выхватываем из карманов блокноты и замираем, предвкушая сенсационные откровения и волнующую исповедь контрабандиста. Самука не заставляет себя долго упрашивать. Пожалуйста! Он готов рассказывать о контрабанде золота с такой же откровенностью, как о снабжении консервами топографов Трансамазоники…
«Золотая лихорадка» в Итайтубе началась в 1959 году — говорит он, закурив сигарету. Наслушавшись рассказов индейцев мундуруку, некий Зе-Португалец на свой страх и риск отправился вверх по реке Тапажос в сторону гор Кашимбо. Через несколько месяцев он вернулся с бутылкой, наполненной золотым песком. Вскоре после этого берега Тапажоса превратились в тропический вариант Клондайка со всеми сопутствующими таким эпопеям атрибутами: убийствами из-за угла (то бишь из-за дерева, ибо никаких «углов» на приисках, разумеется, не было), поножовщиной, торговлей наркотиками, проституцией и прочими страстями.
Вслед за гаримпейрос, добывающими золото, появилась длинная цепочка посредников-перекупщиков. На одном ее конце находился грязный затерянный в сельве прииск, а на другом сияли неоновыми рекламами ювелирные лавки Копакабаны. Между этими полюсами окопались бесчисленные самуки, каждый из которых взимал свой процент за передачу., золота. И цена золота, проходящего от прииска до Рио, росла, словно катящийся под гору снежный ком.
До сих пор никто толком не представляет себе, сколько золота добывается в Итайтубе. Взимая с легально продаваемого золота довольно высокую пошлину, власти толкнули гаримпейрос на контрабанду, пресечь которую в условиях Амазонии практически невозможно. Здесь негде поставить шлагбаум и некуда посадить таможенного досмотрщика. Поэтому почти все итайтубское золото бесконтрольно уплывает сначала в Сантарен, а оттуда — в Белен, Сан-Паулу и Рио.
Основная масса итайтубского золота уходит, правда, не в Рио, а за границу: в Венесуэлу, Колумбию, Парагвай. Вывозят его туда пилоты крошечных «теко-теко», поддерживающих связь гаримпов, как называют в Амазонии золотые прииски, с внешним миром. Поэтому на каждом гаримпе сразу же после его закладки сооружается крошечная посадочная полоса. Без нее прииск существовать не может. Через нее сюда приходит все: керосин и куры, спички и патроны, одежда и водка из сахарного тростника. И багаж и пассажиры оплачиваются по весу.
Как летают тут эти безумцы, не могут объяснить даже Они сами. Карты полны ошибок, и поэтому каждый пилот ориентируется на свой страх и риск по излучинам рек, по чуть приметным холмам и поблескивающим белой пеной водопадам, по редким озерам и еще более редким индейским деревушкам.
Когда погода ухудшается («закрывает небо», как говорят пилоты), летают пониже, жмутся к верхушкам деревьев. Пилоты знают все наперечет редкие прогалины и опушки на случай вынужденных посадок. Некоторые летчики тщательно хронометрируют время полета от одной такой опушки до другой. А вообще любят летать над реками: при посадке на воду, если откажет мотор, есть шанс спастись, даже угробив машину…
В этом страшном мире гаримпа, раздираемом ненавистью, завистью, постоянным страхом перед соседом, который, узнав, что ты сегодня нашел самородок, может ночью вонзить тебе в спину нож, в этом мире одни лишь пилоты объединены узами солидарности, взаимовыручки и товарищества. Если кто-то из них исчезает, все подымаются в воздух на поиски. И если счастливчику повезет, все сообща празднуют его спасение.
Гаримпейро — прямая противоположность пилоту. Он замкнут, постоянно насторожен, не выпускает из рук пистолета и готов пустить его в ход при первом же предположении о «недобрых мыслях» у соседа или собеседника. Восемь крузейро в день зарабатывает гаримпейро. Бутылка же пива на прииске стоит десять крузейро. Впрочем, деньги там хождения не имеют и любой товар покупается на золото. В лавчонке гаримпа, где цены в десятки раз превышают прейскуранты самых дорогих магазинов Рио или Сан-Паулу, вместо кассовых аппаратов стоят весы для золотого песка.
Поздно вечером, когда оранжевый диск солнца уже прикоснулся к черной зубчатке горизонта, собираясь окунуться в сельву далеко на западе, где река Амазонка называется Солимоэс, где кончается Бразилия и начинается Перу, Альтамиро приглашает нас отобедать вместе с ним. Мы рассаживаемся за столом, установленным под густой пекизейрой.
Поглощая черепаховый суп, Альтамиро философствует о могучей поступи прогресса, о благотворном воздействии Трансамазоники на экономическое развитие края, о его гигантских ресурсах.
— Девяносто восемь процентов территории нашего муниципия продолжают оставаться нетронутыми. Может ли мириться с этим Бразилия?
— Нет! — отвечают хором Журандир и оба наших пилота.
— По решению министерства агрикультуры, — продолжает префект, — вдоль Трансамазоники будут созданы сельскохозяйственные колонии. Дорога даст выход нашим полезным ископаемым к атлантическим портам и к южным районам страны.
— Ну, что касается транспортировки полезных ископаемых из Итайтубы, — замечает Карл, — то не будет ли переправка их по Трансамазонике обходиться дороже, чем традиционные водные перевозки по Тапажос и Амазонке?
