Алан Маршалл - Мы такие же люди
Старик сказал своим братьям, что макасарцы - хорошие люди.
Потом мы научились понимать их язык... Все это случилось на острове Элко, когда я был маленький.
- А как выглядели корабли, приходившие из Макасара? - спросил я.
- У них квадратные паруса.
- Должно быть, макасарцы - хорошие моряки?
- Очень хорошие, - подтвердил Гарри. - Иногда они брали в матросы наших мужчин. Мой брат - он уже умер - был в стране макасарцев. Они хорошие люди, не то что японцы.
- Это правда, что японцы жестоко обращались с вашим народом?
- Когда японцы пришли в первый раз, они ничего не требовали, только женщин. Три люгера приплыли туда, где был я. Я ловил трепангов. Мы подошли близко к японскому люгеру.
Гарри заговорил хриплым шепотом, подражая интонациям японцев: "Приведи нам женщин. Мы дадим тебе муки, табака. Приведи нам женщин"...
Гарри сказал мне, что позднее аборигены с побережья залива Каледон убили этих японцев.
26. Гарри у себя дома
Вечером я сидел в здании миссии, записывая по памяти рассказ Гарри.
К потемневшим балкам потолка поднимался дым от тлевших хвойных опилок. Вокруг висячей лампы вился целый рой насекомых.
У меня не было настроения работать, и я решил навестить Гарри. Когда я проходил под лампой, на меня обрушился град насекомых. Я прорвался сквозь этот град и остановился подальше от лампы, чтобы стряхнуть их с лица, головы и одежды.
Стоя на верхней площадке лестницы, я глядел на море, над которым взошла полная луна. На песке у моря играли ребятишки. Они прыгали и танцевали. В лунном свете они напоминали сказочные существа из царства теней.
Луна притягивает темнокожих детей так же, как белых детей - солнце. Во время полнолуния они бродят по ночам стайками или затевают веселые игры. Эти игры при лунном свете похожи на танцы и сопровождаются мелодичными выкриками.
Взрослые тоже не находят себе места во время полнолуния. Они бродят по ночам, молчаливые, словно тени; может быть, они погружаются в мысли, которые не приходят при свете дня. Иногда они далеко за полночь сидят у костров или в своих шалашах и о чем-то разговаривают.
Спустившись вниз, я направился по тропинке к тамариндам, где мерцали огни лагеря Гарри. Пока я шел, раскаты грома, давно доносившиеся из-за горизонта, стали громче. Зигзаги молний прорезали лунный свет. Потом гряда зловещих туч, несшихся на запад, закрыла луну. Я шел в полной темноте.
Гарри и его семейство сидели на корточках перед костром. Белые чуждаются ночной тьмы, но для темнокожих это родная стихия,
- Пришел поболтать с вами! - сказал я.
Гарри встал и начал искать, на что бы меня усадить, но я присел на корточки рядом с аборигенами, чтобы они чувствовали себя более непринужденно.
Я передал по кругу табак. Те, у кого были малайские трубки, набили их и зажгли при помощи угольков из костра, которые они брали прямо пальцами. Малайская трубка представляет собой полый деревянный цилиндрик. В него вставлена металлическая трубочка для табака.
- Ты что-нибудь расскажешь, а? - спросил Гарри.
Мне пришлось отказаться от своего первоначального намерения поболтать с аборигенами. В Милингимби. я каждый день рассказывал по меньшей мере одну занимательную историю какой-нибудь группе слушателей. Мой опыт на острове Баду подсказал мне, что это помогает завоевать доверие аборигенов, и я никогда не отказывал, если они просили меня о чем-нибудь рассказать. Гарри, обычно сопровождавший меня, играл роле переводчика, поскольку многие аборигены не понимали по-английски. Я нарочно старался сделать так, чтобы он на чем-нибудь споткнулся при переводе: употреблял слова, означающие абстрактные понятия, или описывал сложные ситуации (хотя и простыми словами).
Жадность, с какой аборигены слушали рассказы, доказывала, что интерпретация Гарри была во всяком случае интересной. Я пытался следить за его переводом, приглядываясь к его жестам и мимике, которые всегда правильно воспроизводили мои собственные.
Совершенно неверно думать, что язык коренных австралийцев крайне беден. Их язык может передавать разнообразные мысли, у них довольно большой запас слов. Абориген легко запоминает те английские слова, для которых на его языке имеются эквиваленты; ему трудно выучить те, которые он не может перевести на свой язык. Однако у Гарри запас английских слов был достаточно большим, чтобы без особого труда понимать все, о чем я говорил.
Едва я приступил к рассказу, как пошел дождь.
- Будет сильный дождь, - сказал Гарри и умолк, не зная, как я отреагирую на это косвенное приглашение забраться в шалаш.
- Я залезу в шалаш вместе с вами, - сказал я.
- Хорошо, - ответил Гарри. - Там сухо.
Я стал на колени и пополз на четвереньках через низкий вход.
- Вы уж извините, - сказал мне вслед Гарри. - Здесь пахнет дюгонем. Мы ели дюгоня. Извините, дурной запах.
Все залезли в шалаш - женщины с грудными младенцами, дети, мужчины. В темноте, которую прорезал лишь свет луны, время от времени пробивавшейся из-за туч, да отблески молний, трудно было различить фигуры людей. Только блеск глаз выдавал местоположение каждого.
Мои слова звучали в полной тишине; когда же начинал переводить Гарри, слушатели реагировали, издавая различные звуки.
Размахивая в темноте руками, Гарри вкладывал много энергии в пересказ каждого отрывка. Он точно воспроизводил мою интонацию и эмоциональные ударения.
В одном месте, описывая человека, который в темноте пересекал болото, я сказал:
- Слышу, идет - шлеп-шлеп-шлеп по воде. Слышу, подходит ближе шлеп-шлеп-шлеп.
Мне было интересно, как Гарри передаст "шлеп-шлеп-шлеп".
Дойдя до этого места, он шесть раз повторил какое-то туземное слово с точно такой же интонацией.
Пока я рассказывал, ни один ребенок не заплакал. Время от времени я слышал, как какой-нибудь младенец причмокивает, прильнув к материнской груди.
Когда я, наконец, собрался уходить, дождь прошел. Деревья снова были освещены лунным светом.
- Посмотри-ка на луну, Гарри, - сказал я, когда мы вышли из шалаша. Наверное, у твоего народа есть много рассказов о луне.
- Да, есть, - сказал он и добавил: - Есть один хороший рассказ.
- Расскажи мне!
- Я не все помню, - сказал Гарри. - Я слышал этот рассказ от стариков, когда я был молодой, давным-давно...
- Попробуй! - попросил я.
- Это история про луну и про рыбу. Раньше они не были луной и рыбой; они были два человека. Одного звали Луло - голубая рыба, а другого Нулланди.
Они говорили на языке людей, оба были женатые, и у обоих были дети.
Однажды Луло, голубая рыба, сказал: "Придет день, и я умру. Я знаю, что не буду жить вечно. Я покину жену и детей. Я буду мертв. После смерти нет жизни".
