Луи Буссенар - Приключения маленького горбуна
Через двадцать четыре часа «Лиззи» стояла у малой земли. Продвигаясь по возможности бесшумно, чтобы не потревожить птичий базар[141] в прибрежных зарослях, парусник смело вошел в узкий длинный рукав. Рукав вел к большому острову Кивай, сплошь поросшему коричными[142] и мускатными[143] деревьями и саговыми пальмами[144]. Впереди виднелось около сотни лодок местных жителей. Как и в те далекие времена, когда Луи д’Альбертис предпринял научную экспедицию в эти края, доброжелательные туземцы с удовольствием торговали с белыми.
Однако на этот раз все было не так. Моряки встретили несколько небольших судов с пятью-шестью гребцами, вооруженными копьями, луками, дротиками[145] и дубинами. Красные перья, воткнутые в нечесаные кудрявые волосы, придавали им воинственный вид. Чистокровные папуасы[146] оказались высокими мускулистыми людьми с шоколадным цветом кожи, большими выразительными глазами, расширявшимся книзу носом формы банана и превосходными зубами. Некоторые подплыли к «Лиззи» совсем близко. Им предложили обычный набор товаров, который мог бы заинтересовать туземцев. Те отказались, размахивая копьями и грозя не пропустить судно.
— Папа, — спросил маленький горбун, — это людоеды?
— Да, мой мальчик, они едят военнопленных.
— Почему они не приняли наших подарков?
— Меня это тоже удивляет… Раньше туземцы были более гостеприимными и лучше относились к белым.
— Не собираются ли они напасть на нас?
— Не думаю.
В глубине души Марион вовсе не был уверен в своих словах. Ник Портер, без сомнения, находился поблизости. Кто знает, чему он научил этих жадных, ленивых и жестоких дикарей. Возможно, пираты покровительствовали им, приучили к алкоголю или заставляли грабить и убивать ради наживы.
Необходимо было срочно принять все меры предосторожности, чтобы, в случае неожиданного нападения дикарей, отразить атаку. Обороняться предстояло лишь с одного борта, так как другим шхуна стояла к топи, в которую не заплывали лодки. Матросы зарядили пушки и мушкетоны, подготовили гранаты и зажигательные смеси, разложили на палубе ловушки и стали ждать.
Ночь прошла спокойно. Правда, вдалеке слышалось какое-то хлюпанье и чувствовалось, что что-то происходило вокруг. Когда рассвело, моряки увидели, что положение стало ужасным, можно сказать, безнадежным. Три ряда пирог стояли полукругом в пятистах метрах от «Лиззи». Порядок поддерживали главари с красными перьями на головах. Они дали команду, и лодки начали быстро приближаться. К шхуне плыло приблизительно сто суденышек, а значит, около шестисот головорезов собирались напасть на корабль. Среди них были и туземцы[147], но больше двух третей — малайцы[148]. Таким образом ситуация прояснилась — местные жители стали союзниками пиратов. Как и накануне, экипаж «Лиззи» мог рассчитывать только на победу или гибель.
Вдруг с пирог раздались воинственные крики и улюлюканье.
— Это официальное объявление войны, — сказал помощник и посмотрел на матросов.
Все спокойно и решительно готовились к новому сражению. Даже раненые не покидали своих постов, чтобы по мере возможности участвовать в битве, помогая товарищам.
Тотор стоял рядом с Татуэ. Он зарядил пистолет и хладнокровно наблюдал за приближением флотилии. На палубе появилась бледная взволнованная Элиза. Брат сказал ей:
— Лизет, сестренка, иди к папе в каюту! Здесь опасно… Тебя могут убить.
А капитан ласково добавил:
— Твой брат прав, малышка, тебе лучше вернуться.
Но девочка упрямилась.
— Папа, прошу тебя, разреши мне остаться. Когда я сижу там одна взаперти, слышу кошмарные звуки и ничего не вижу, не понимаю… Мне еще страшнее. Гораздо лучше встретить опасность глаза в глаза.
— Может быть, ты и права, — ответил Марион. — Оставайся с нами.
— Спасибо, папочка, ты такой хороший!
— Послушайте, капитан, — произнес силач, — я присмотрю за ней. Тотор уже достаточно понюхал пороху и сможет разобраться сам.
Девочка уселась у грот-мачты[149] и замерла.
— Я потом обниму тебя, мой любимый Татуэ. Хочу посидеть тут.
Бродяга прослезился, наблюдая за маленьким нежным созданием, грустно прислонившимся к круглому стволу дерева. Но остальные-то плакать не собирались! Перед предстоящим боем члены экипажа шутили и подбадривали друг друга.
Полукруг пирог сужался. Слышался нарастающий шум, отдельные воинственные выкрики и угрозы.
Марион скомандовал:
— Приготовиться! Гранатами! Огонь!
Тотчас круглые наполненные порохом снаряды с легким жужжанием полетели в неприятеля. Некоторые достигли цели, другие упали в воду и разорвались вблизи лодок, раня гребцов осколками. Последовала новая команда, затем еще и еще. Повсюду, как удары колоколов, гремели выстрелы, залив заволокло дымом, ливнем сыпались кусочки металла. Туземцы кричали и визжали что было мочи. Распотрошенные пироги шли ко дну, смуглолицые плавали в красных от крови волнах.
Но их было много, слишком много… Моряки с трудом оборонялись. Даже Тотор неумелой детской рукой бросал одну гранату за другой. Но силы, увы, были слишком неравные.
Пять или шесть пирог приближались группой. Удачный момент для пушечного удара. Боцман Вилл, стоя около орудий, вопросительно посмотрел на капитана. Тот понимающе кивнул.
— Давайте!
Боцман дернул взрыватель. Раздался выстрел, и тут произошла странная и ужасная вещь: снаряд, вместо того чтобы полететь в неприятеля, разорвался прямо на палубе. Закрыв опаленное лицо руками, Вилл упал навзничь. Лизет подбежала к нему, обняла несчастного и прошептала:
— Боцман! Мой добрый Вилл! Ничего, все пройдет!
Старый моряк вращал ослепшими глазами и бормотал что-то нечленораздельное. Девочка, заметив чан с водой, намочила платок, протерла раненому лицо, да так и осталась сидеть рядом, положив его голову к себе на колени.
Капитан сразу догадался, что произошло, и бросился к сломанному лафету[150]. «Так и есть — новое предательство!» Издав крик ярости и негодования, Марион побежал к другому артиллеристу, ведь тот мог пострадать так же, как Вилл.
— Не стрелять! — кричал он на ходу. Подскочив к Бобу, моряк успел схватить гиганта за рукав.
Стало ясно, что подлая рука провокатора вынула из пушек два центральных цилиндра. Заметить дефект можно было лишь в момент стрельбы. Пушка откатилась с такой силой, что сломался лафет. Теперь одно орудие было выведено из строя, а полуживой боцман лежал возле маленькой Лизет. Еще секунда — и Боб Хариссон подвергся бы такому же риску. Вне себя бретонец сжал кулаки и прошипел:
