Николай Максимов - Поиски счастья
Они заснули в тот час, когда кортеж исправника уже подъезжал к Уэному.
…Упряжки вбегали в родное селение Тымкара.
— Лекаря! — еще на ходу крикнул исправник Ивану.
Но лекаря не оказалось и здесь, как не было его ни в одном чукотском поселении. И в дополнение к этой неприятности выяснилось, что след Амвросия теряется именно в Уэноме. Из Энурмино выехал, сюда не приезжал. «Тут он и сгинул, — заключил исправник. — Пытай! Ищи! В Энурмино не таились, сказали: был, уехал. Здесь говорят: не видели…»
Как известно, отец Амвросий, выехав из Энурмино, свернул с побережья в тундру.
В бухте Строгой, к югу от Уэнома, по словам чукчей, торгует русский купец, там же есть и лекарь по имени Ван-Лукьян.
Видя, что задержка неизбежна, исправник приказал привести к себе шамана, так как никаких старост, старшин или каких-либо иных начальников у чукчей не существовало, и шаман был самой влиятельной фигурой в поселении.
Действительно, хотя Кочаку и случалось порой терпеть неудачи в своих предсказаниях и врачевании (впрочем, в таких случаях всегда оказывались виноваты сами чукчи…), тем не менее он слыл сильным шаманом, и чукчи дорожили его мнением.
Кочак вполз в ярангу Омрыргина, где поместился исправник, искавший одиночества. Яранга эта после смерти владельца и его дочери пустовала.
Шаман приветствовал таньга, остановив взгляд на оранжевых кантах его брюк.
— То, господин исправник, шаман ихний, как вы приказали, — доложил казак.
— Скажи, что ежели к утру мне не сыщут батю, запорю, заарестую, — входил в раж исправник, — сожгу дотла все это логово, этапом погоню! А еще, мол, исправник приказал, чтобы снарядили нарту, гнали днем и ночью и лекаря того ссыльного с бухты Строгой чтобы доставили сюда.
Казак перевел.
Шаман слушал, не спуская взгляда с длинноусого таньга с головой, похожей на моржовую.
— А ну, спытай, понял ли он.
Из ответа Кочака явствовало, что он все понял. Нарту сейчас отправят за лекарем, что же касается пропавшего таньга с рыжей бородой, то такого тут не бывало, но это ничего не значит: Кочак вызовет духов-помощников и постарается у них все выяснить, чтобы успокоить русского начальника.
Шаман выполз из полога.
— Иди, Иван, чини допрос, да за лекарем немедля чтоб ехали, — приказал исправник.
Иван ушел. Исправник остался один. «Ах, чертова шлюха черномазая! Так я ж полагал, что то его — как его, черта? — Мартина баба, Джонсона! Как же то могло получиться?»
Шаман созвал стариков. Нарта за лекарем отправлена, но раньше суток ее возвращения ожидать не следовало: не рядом. Озадаченные требованием русского начальника, старики сидели в яранге Кочака. Появление вооруженных таньгов, приехавших к тому же зимой, на собаках, и не с юга, а с севера, насторожило уэномцев. Таньги гордые: даже богатые оленями чукчи не относятся так к беднякам. Почему они угрожают побоями и пожарами? И какого человека они требуют? Да уж люди ли они сами? Не происки ли это злого и коварного кэле?
День прошел в тревоге, и ночью в Уэноме никто не спал. Прислушивались, молчали. Думали о незваных гостях. Что-то будет?
В яранге Кочака загремел бубен: шаман вызывал духов-помощников.
— Иван!
Исправник забыл, что отправил казака выведывать про батю. На зов никто не явился.
— Шляется, морда! — пробурчал он, прислушиваясь к глухим ударам бубна.
Но Иван шлялся не зря. Он обходил подряд все яранги, выспрашивал про Амвросия и доглядывал насчет достатка жителей…
В шатре Тымкара, запущенном без женского присмотра, он заметил шкуру чернобурки и несколько песцов. Тымкар при свете жирника шлифовал клык моржа. Помощник исправника поздоровался, осмотрелся, подвинулся поближе к жирнику. Не спуская с колен клыка, Тымкар ответил.
От других чукчей казак уже выведал, что юноша много бродил по тундре, бывал на Аляске. Возможно, он встречал Амвросия.
Иван исподволь выспрашивал о людях, которых приходилось видеть Тымкару. Тымкар неохотно упомянул про чернобородого янки, но это не заинтересовало таньга. Сказал про Ройса и Джонсона, про Богораза. Таньг постарался тогда обрисовать облик миссионера: рыжая бородища, высок, длинная одежда, на груди — большой серебряный крест.
Тымкар упорствовал, так расценивал его поведение казак. «Ох, не на верном ли я пути? — спрашивал себя Иван. — Одинокий, бродяга. А батя, видно, прихватил пушнинки…»
— А почему ты, мил-человек, — уже другим тоном заговорил он, — почему ты дома не сидишь, а бродяжишь повсюду?
Тымкару не понравились эти слова. После всего случившегося с ним за минувшие два года он стал раздражительным.
— Однако, ты сам, как я вижу, «зря ходящий по земле».
«Ого, — подумал казак, — голь-то перекатная зубы показывает!» Он покосился на нож. Тымкар поймал его взгляд, и вдруг вспомнилось: стойбище Омрыквута, отказ хозяина принять нож, стыд и боль на лице Кайпэ и… сидящий в углу рыжебородый ганьг. «Да не этот ли им нужен?!» И Тымкар рассказал все, что видел и знал про него.
Казак-переводчик засиял. Из слов Тымкара он понял, что стойбище Омрыквута — а с ним и батя — кочевало к Колыме. «Так я ж то чуял, что владыка наш подвернул в тундру за хвостами[15] да там и залетовал, видно…» Довольный открытием, Иван поднялся, косясь на чернобурку и песцов Тымкара.
Вылез из шатра, прислушался к воркотне бубна. «Ну, ну, шамань, одноглазый, шамань!..» Оглядел небо и направился к яранге Кочака. В голове быстро зрел план: «Господину колымскому исправнику треба поспешать до лекаря, — казак тихо хихикнул, сам себе подморгнул, — ему не до бати!»
— Будя брякать! — буркнул он, влезая к Кочаку в спальное помещение.
Недовольный, тот опустил бубен с погремушками. «Ишь, разоделся», — ухмыльнулся казак, разглядывая шаманский балахон, обвешанный зубами зверей, бусинами, клочками разноцветной собачьей шерсти, амулетами. Пот катился с лица шамана. Хитрый и злой глаз был сощурен.
— Твой Тымкар видел человека, которого мы ищем.
Шаман насторожился. Он так и знал, что этот Тымкар много всем горя принесет. Об этом он догадался еще тогда, когда тот перед отплытием за пролив закричал: «Вы! Почему смеетесь вы над стариком?..» Но Кочак молчал, выжидая, что еще скажет таньг.
— Господин колымский исправник требует большую плату за человека, которого… убил Тымкар. Он хочет прикончить всех мужчин и сжечь ваши жилища…
Глаз шамана открылся шире, зрачок округлился.
— Но мне жаль вас, и я помогу вам. Если виноват Тымкар, вы можете спасти себя. — Казак помолчал, прикидывая, сколько следует запросить. — Двадцать «хвостов», пять чернобурок, — потребовал помощник исправника, — и утром я обману большого начальника, увезу его отсюда.
