Путешествие в Талех - Валентин Петрович Городнов
Через три с половиной часа самолет делает круг над Эйлем. Под нами зеленая полоса долины реки Ногал, белые домики среди зелени и серый четырехугольник Давота. Даже с высоты птичьего полета видно, что размеры его внушительны.
Еще несколько минут летим на север, и самолет снижается к посадочной площадке. Никакой посадочной полосы нет. Ровный участок каменистой пустыни, одинокая хижина сомалийских кочевников, несколько железных бочек и высокий шест — вот и весь аэродром.
Самолет почему-то не садится, делает один круг за другим над «аэродромом», над хижиной.
— В чем дело? — стараясь перекричать шум мотора, спрашиваю летчика.
— Нельзя садиться, неизвестно направление ветра.
Оказывается на шесте не вывешена «колбаса» — полосатый надувной конус-флюгер, указывающий направление ветра. Мы делаем, наверно, уже пятый круг.
— Может, он спит? — говорит Мохамед.
— Может быть, давай еще ниже — разбудим, — отвечает Мохамуд.
Из хижины появляется человек, приставляет к шесту лестницу и прикрепляет злополучную «колбасу».
— Наконец-то, а то ведь так и горючее кончится, — раздраженно говорит Мохамед и заходит на посадку.
Выбираемся из кабины. Сильнейший ветер сразу же срывает с головы «таллинку», которую с трудом удается догнать.
Летчики привязывают самолет к кольям, вбитым в землю. «Хиин Финиин» буквально трепещет под напором ветра.
— С ветром здесь шутки плохи.
— Плохо, что не измеряют силу ветра.
— Потому-то здесь в прошлом году и разбилась та «Чесна».
— Ветер перевернул ее во время взлета.
Мы прислушиваемся к разговору летчиков, и наши физиономии вытягиваются. Ведь завтра нам предстоит взлет именно с этой площадки.
Через полчаса приходит грузовая машина, и нас везут в город. Каменистая дорога серпантином спускается с плоскогорья в долину Ногал. Дорога узкая, повороты крутые, но шофер ведет машину быстро, знает, что встречных машин не будет. Этот грузовик — единственный автомобиль в городе.
На главной площади Эйля, прямо у стен Давота, нас встречают представители местных властей: Али Ахмед Мохамед, секретарь муниципалитета, и старший инспектор полиции Сулейман Абди Карим. Последний как раз и является «хозяином» Давота, в котором теперь располагается полицейский участок, а инспектор — его комендантом.
Давот строили с 1905 по 1910 год каменщики, приглашенные сеидом Мохаммедом из Южного Йемена. С тех пор прошло более шестидесяти лет, но здание хорошо сохранилось. Несколько портит его величественный вид более поздняя пристройка с водосливными трубами, похожими издали на стволы пушек. Внутри же все по-прежнему. Хорошо сохранились междуэтажные перекрытия из тонких, но, очевидно, очень прочных бревен: не видно никаких признаков гниения.
На втором этаже в полутемной, прохладной комнате сидит радист. Он поддерживает связь с внешним миром, то есть с городом Босасо — одним из крупных центров Северо-Восточной провинции — и с Могадишо. Тут же при нас он передал радиограмму о прибытии в Эйль членов советско-сомалийской экспедиции. Вернувшись на следующий день в Могадишо, мы прочли это сообщение в сомалийских газетах.
Самое интересное в Давоте — площадка на крыше здания. Она окружена высоким, почти в рост человека, барьером. Здесь, по замыслу строителей, должны были располагаться защитники крепости, которые могли стрелять в нападавших через множество амбразур, пробитых в барьере. Примечательно, что узкие амбразуры смотрят вниз под тремя разными углами, что давало возможность вести огонь на различные дистанции, в том числе и поражать пространство у самих стен крепости.
Правда, повстанцам сеида Мохаммеда не пришлось воспользоваться этой удобной позицией — враги не подходили к стенам Давота. Время, когда здесь располагалась штаб-квартира повстанцев, совпало со сравнительно спокойным периодом после заключения Иллигского соглашения в 1907 году[11].
Крепость Давот в Эйле
Давот возвышается не только над Эйлем, но и над всей расширяющейся в этом месте долиной реки Ногал. Сам Эйль состоит как бы из двух частей: административной — на взгорье около Давота и жилой — по левому берегу Ногала.
Ногал — небольшая горная речка, журчащая между камней и очень мелкая, «воробью по колено». Казалось бы, ничего особенного. Но здесь, в сухой полупустыне Северного Сомали, она практически единственный непересыхающий водоток. Вода здесь означает жизнь.
Сейчас в этих районах наступил сезон дождей, и воды в реке прибавилось.
— Когда в Бурао идет дождь, в Ногале течет вода, — сообщил ау Джама сомалийскую поговорку, пробуя вместе с нами холодную и чистую воду Ногала.
Возвращаясь от реки к Давоту, проходим под большим, ветвистым деревом. На утоптанной полянке сложены дощечки, исписанные арабской вязью. Оказывается это «классная комната» коранической школы. Такие школы есть практически во всех сомалийских селениях, не говоря уже о городах. В них ребятишки пяти-восьми лет под надзором шейхов зазубривают суры Корана и одновременно учат арабский язык. В обычную (светскую) школу дети идут, получив уже солидную дозу религиозной подготовки.
Кроме Давота в нашей эйльской программе значится еще Бадей. Это небольшое фортификационное укрепление у самого устья Ногала. После получаса езды все на том же грузовике въезжаем в небольшое рыбацкое селение. Оно расположено на берегу океана, на левом берегу Ногала.
Появление машины, да еще доставившей двух европейцев, которые стояли в кузове в окружении представителей местных властей, вызвало настоящую сенсацию. Возбуждение толпы жителей, и особенно ребятишек, пришедших в неописуемый восторг, достигло предела, когда наша машина забуксовала в песке в самой середине поселка.
Один из нас тут же взялся за кинокамеру, чтобы запечатлеть на пленке живописные сюжеты рыбацкой деревни. Особенно бросались в глаза группы рыбачек в ярких платьях на фоне развешанных для просушки сетей. Тут же сновали ребятишки, самые юные из которых не обременяли себя одеждой.
Обычно африканцы протестуют, когда на них направляют объектив кинокамеры либо фотоаппарата, или же требуют за это бакшиш. Но в Эйле с самого начала было достигнуто полное взаимопонимание и не высказывалось никакого неудовольствия. Даже наоборот — сомалийки позировали с явным удовольствием.
Эту идиллию прерывают чьи-то протестующие возгласы. Наш ау Джама, прервав беседу со старейшинами поселка, бежит к нам и требует прекратить съемку. По его мнению, подобные сюжеты могут повредить репутации республики. Ау явно «перегибает», но мы не спорим.
Его можно понять: слишком свежи в памяти сомалийцев унижения, которые сомалийцы испытывали во времена колониального господства. И сейчас они хотят, чтобы иностранцы фиксировали и тем
