Луи Буссенар - Приключения в стране бизонов
Наконец все подошли к просторному вигваму, где свободно могли разместиться человек двадцать. Плотные некрашеные холстины, служившие стенами, были приподняты, свет и воздух проникали в хижину со всех сторон.
Воины расположились вокруг так, чтобы любопытные не могли подойти близко, а всем допущенным на совет было видно и слышно все, что произойдет внутри. Кровавый Череп вошел в хижину через просвет между шестами.
Перед очагом, в котором тлели угли, сидели семеро индейцев в церемониальных нарядах. Пусть, однако, читатель не думает, что выражение «церемониальный наряд» предполагает какое-то подобие полного костюма. Невозможно представить, до чего нелепы были одеяния этих сильных воинов, с римским профилем, мощным торсом и атлетическими мышцами. Если бы не общий серьезный настрой, оба француза расхохотались бы при виде немыслимых лохмотьев, гордо выставленных напоказ.
Индейцы, еще вчера смотревшиеся как истинные дети природы, напялив эти тряпки, извлеченные из ящиков и кожаных мешков, превратились в жалкие карикатуры.
Как только пленники, держась спокойно и с достоинством, переступили порог вигвама, вожди затянули мрачную песнь, прерываемую высокими нотами, в которых слышались рев и крики зверей. Каждый вел свою партию в этом странном концерте, не обращая никакого внимания на пение остальных. Один кричал оленем, другой хрюкал, третий лаял, кто-то ржал…
Пока семеро вождей пели, французы могли спокойно рассмотреть их. Американец же, которому такие зрелища, видимо, были не внове, с удовольствием жевал табак, найденный в кармане куртки.
На табурете, возвышаясь на целую голову над шестью остальными индейцами, сидевшими на корточках, восседал старик с тусклым, невидящим взглядом. Похоже, он уже приблизился к закату жизни, но годы пощадили его, индеец был бодр и крепок, лишь слепые, безжизненные глаза говорили о глубокой старости.
Фрике подметил одну интересную особенность: у каждого вождя на голове была шляпа, более или менее драная, но явно не индейского происхождения. Это были скорее всего изделия американской промышленности, но, Боже мой, в каком состоянии!
Старый вождь напялил на свои черные, как вороново крыло, волосы шелковый цилиндр, ворс у которого выцвел, выгорел и местами облез, как шкура драной кошки. Когда-то этот цилиндр был действительно цилиндрической формы, но теперь он просел и погнулся, превратившись в совершенно немыслимую конструкцию. И все-таки это была шляпа!
Шляпа другого также некогда была цилиндром (Бог знает, почему этот головной убор считался здесь верхом элегантности!), но теперь потеряла поля и напоминала простой колпак. Кроме того, эта шляпа сложилась гармошкой и стала вполовину ниже, чем когда-то.
Фрике не без удовольствия признал под этим странным сооружением своего старого знакомого — Видевшего Великого Отца.
На остальных пяти членах совета были мягкие фетровые шляпы, более или менее мятые, более или менее порванные и в той или иной степени потерявшие первоначальный вид.
Да, трудно представить что-нибудь более нелепое и вместе с тем зловещее, чем эти бесстрастные и жестокие лица, размалеванные черной, желтой, синей и красной красками и увенчанные карикатурными шляпами.
Костюмы вождей описать просто невозможно, скажем о них лишь несколько слов. Это было какое-то экстравагантное сочетание американских офицерских кителей, фланелевых рубах с фалдами, как у фраков, кожаных штанов. На ногах — сапоги или ботинки, или же ботинок был только один, а вторая нога — босая или в мокасине. На шеях у всех красовались ожерелья из раковин, железных долларов, зубов и когтей животных, а то и из патронных гильз. Престижным украшением являлся висевший на веревочке большой мексиканский пиастр[95] с дыркой посередине. У слепого старца вместо пиастра на шее висело дешевенькое круглое зеркальце.
Видевший Великого Отца с гордостью поглядывал на большую серебряную медаль, врученную ему самим президентом Линкольном[96] в Вашингтоне: старый индеец был некогда послан с миссией к правительству Союза, после чего получил свое имя.
Едва смолкло заунывное пение, Кровавый Череп встал слева от пленников: он не заседал в совете, а выступал как бы в роли прокурора перед лицом судей и обвиняемых. Краснокожий взял трубку с тростниковым мундштуком, набил ее табаком, разжег угольком и вручил старцу.
Тот трижды затянулся и воскликнул:
— Ао! — А затем медленно произнес: — Я — Слепой Бобр.
Сказав это, вождь передал трубку соседу слева, тот также сделал три затяжки, воскликнул «Ао!» и сказал:
— Я — Рог Лося!
Так трубка передавалась справа налево, затем слева направо. Каждый вождь, сделав три затяжки и произнеся сакраментальное «Ао!», объявлял свое имя:
— Я — Видевший Великого Отца!
— Я — Гризли!
— Я — Пожиратель Меда!
— Я — Шест Вигвама!
— Я — Тот, Кто Юношей Получил Выстрел В Лицо!
И вновь все вожди воскликнули: «Ао!»
Кровавый Череп затянулся последним, сломал тростниковый мундштук и сказал:
— Я — Кровавый Череп, правая рука Сидящего Быка, великого вождя сиу-оглала.
— Мой сын, Кровавый Череп, — великий воин, — ответил после паузы Слепой Бобр. — Добро пожаловать на совет вождей.
И каждый из шести вождей по очереди повторил те же слова, как было положено ритуалом:
— Кровавый Череп — великий воин, добро пожаловать на совет вождей! Ао!
Слепой Бобр продолжал:
— Кровавый Череп — тоже вождь. Почему он не заседает в совете?
— Сегодня его место не на совете великих вождей Западного края. Он припадает к их ногам и умоляет поддержать его.
— Чего же хочет мой сын, воин оглала?
— Отец, твои глаза закрыты для света и не могут видеть меня, но пусть уши твои услышат голос несчастного. Отец!.. Отец!.. Прошу справедливости!
— Сын мой, мои уши открыты для твоего голоса. Справедливость будет восстановлена!
— Братья мои! Я требую справедливости!
— Справедливость будет восстановлена! — один за одним повторили члены совета.
— А теперь, — заявил Слепой Бобр, — говори без страха, сын мой! У тебя есть слово вождей!
Кровавый Череп помедлил и, отказавшись на сей раз от столь дорогих его соплеменникам церемониальных речей, выпрямился во весь рост, сорвал с головы колпак из шкуры енота и бросил его на землю. Обнажился изуродованный череп, покрытый лишь розовой блестящей кожицей.
Сахемы обычно бесстрастны, но и они не смогли сдержать восклицаний ужаса и гнева при виде этого зрелища. Впечатление было тем более сильным, что Кровавый Череп с тех пор, как его оскальпировали, никогда не снимал головного убора. Лишь однажды обнажил он голову: при встрече с американцем, чтобы тот узнал его.
