Дмитрий Горюнов - Возвращение в Африку
Знаменитый наш режиссер и оператор, автор фильмов «Белый клык», «Рикки-Тикки-Тави», «Тропою джунглей» и других Александр Михайлович Згуриди говорит:
— Я был удивлен той легкостью, с которой мы производили съемки в национальных парках Африки. Там все наоборот: не звери боятся людей, а люди зверей, которых можно снимать только с автомобиля. И это неудивительно: обитатели заповедника из поколения в поколение росли здесь, не слыша ни единого выстрела.
Когда я спросил кенийского зоолога Переса Олинде, что я могу увидеть в национальных парках его страны, он сказал: в Абердэрах и Маунт-Кения — облесенные горы; в Самбуру и Марсабите — пейзаж дикой пустыни; в Цаво и Амбосели — плоские песчаные буши; в Масаи-Мара и Найроби-парке — травянистую саванну.
— Простите, а как же животные? — воскликнул я.
У Олинде добрая, обезоруживающая улыбка. Поняв мое недоумение, он рассмеялся и сказал:
— О животных не беспокойтесь. Животных везде много, в некоторых местах их слишком много. Животных вы увидите в любом парке, даже не покидая гостиницу.
Путешествуя по национальным паркам и резерватам, я не раз вспоминал эту первую беседу с Олинде. В «плоском песчаном буше» Цаво на плато Ятта я видел живописнейшие холмы, а по берегам Цаво и Ати, сливающихся на территории парка и образующих впадающую в Индийский океан реку Галану, растут гигантские акации и тамаринды, служащие прибежищем для многих животных. Встречались здесь и исполинские баобабы. В Цаво со скалы Муданда приходилось любоваться, как десятки слонов, выпив по пять-шесть «хоботов», купались внизу в заводи. В Самбуру в «пейзаж дикой пустыни» никак не вписывались поросшие сочными кустарниками, высокими акациями, пальмами дум террасы непересыхающей даже в сухой сезон реки Эвуасо-Наиро; ее коричневые воды далеко за пределами парка впадают в болота и исчезают, не достигнув океана. Никак не укладываются в понятие пустыни и холмы Ломовара и возвышенность Мерти. В «травянистой саванне» Масаи-Мару, в высоких зарослях акаций скрываются от зноя сотни буйволов, и только на опушках можно различить грозные рога вожаков стад.
Национальные парки Кении не похожи один на другой, каждый своеобразен и неповторим.
ЗВЕРИ У ПОРОГА
Перес Олинде был прав, говоря, что диких животных в национальных парках можно увидеть, даже не покидая отеля. За редким исключением отели в парках и резерватах строятся около водоемов — естественных или искусственных, куда животные приходят на водопой. Здесь же насыпают солонцы. В одном из старейших и известнейших отелей — Тритопсе, построенном на высоких деревьях и столбах у лесного озера, с открытой галереи пришлось увидеть за один вечер и ночь антилоп, газелей, кабанов, носорогов. Особенно много было буйволов. Стада по 16, 20, 30 животных неторопливо выходили из леса, забредали в воду, не спеша, с большими перерывами пили, какое-то время неподвижно стояли в воде, выходили на берег и так же медленно уходили обратно в лес. На рассвете на водопой пришло самое большое стадо — я насчитал в нем 46 голов. На солонцах, почти под самой верандой, между животными разыгрывались сценки ухаживания, ревности, вражды. Два буйвола с могучими рогами цвета старой бронзы схватились в короткой драке. Отступив друг от друга на несколько шагов, они яростно бросались навстречу, сталкиваясь бронированными лбами; при этом раздавался звук, похожий на удар тяжелого молота о наковальню. У одного из буйволов потекла кровь. Столкнулись в драке и два носорога, норовя пропороть страшными рогами бока друг друга. Хотя схватка была почти молниеносной, чувствовалось, какой силой обладают эти исполины. Оба вскоре разошлись со свежими кровоточащими шрамами. Зато два самца газели Гранта, обладавшие завидными рогами, долго примеривались друг к другу, лениво скрещивали рога, подолгу стояли, упершись лбами. Затем схватка приняла яростный характер и закончилась бегством одного из противников. Кстати, в Тритопсе остро чувствуешь полную противоположность национального парка зверинцу — люди здесь как бы заперты в клетке, а животные на свободе.
В Цаво туристы, сидя в удобных креслах на просторной открытой веранде отеля, могут любоваться купанием слонов, видят, как они часами стоят под высокими деревьями, отдыхая от жаркого солнца. К озеру выходят зебры, газели Томсона и Гранта, бушбоки. На озеро прилетают птицы, которых в Цаво огромное множество, а блестящие скворцы до того привыкли к людям, что садятся на перила веранды, охотно подхватывают всякую еду. Здесь же снуют мангусты — быстрые и нахальные, но, по всей видимости, явно уступающие в храбрости киплинговскому Рикки-Тикки-Тави. В первый раз я прилетел в Цаво с коллегами по дипломатической службе на самолете найробийского аэроклуба. И хотя за штурвалом сидел англичанин — бывший военный летчик времен второй мировой войны, продолжавший поддерживать «спортивную форму», а вторым пилотом — вице-маршал авиации одной из азиатских стран, мы долго не могли приземлиться: полосу оккупировали десятка два слонов, принимавших песчаные «ванны». Попытка спугнуть их бреющим полетом не сразу дала результат, и мы приземлились лишь с пятого захода.
В Цаво же великолепный, прямо-таки гигантский, с огромными бивнями слон заставил нас немало поволноваться на одной из дорог, ведущих к выезду из парка. Слон был яркого кирпично-красного цвета. Он стоял на самой дороге и объедал ветви сваленного им дерева. Мы остановили машину метрах в пятидесяти и стали ждать. Объехать слона было невозможно; по обе стороны буш — дремучие заросли кустарников.
День угасал, отпылал фантастическими красками закат, какой случается, пожалуй, только в Цаво; небо становилось то малиновым, то розовым, то оранжевым, то желтым — да можно ли передать словами всю гамму нежнейших тонов! Огненный шар солнца торжественно закатился за фиолетовые холмы. Вот-вот в считанные минуты, как и всюду на экваторе, спустится ночь. Мы спешили — моим московским друзьям, которых я знакомил с прелестями «дикой жизни», наутро надо было вылетать из Найроби.
Прошел уже час, а слон, как видно, не торопился заканчивать ужин. Попросили Овиди, отлично осведомленного о повадках диких животных, посигналить слону. С большой неохотой он несколько раз нажал на клаксон. Никакого результата — слон даже не повернул головы в нашу сторону. Когда полностью стемнело, решили включить фары и дальним светом попытаться прогнать слона. Подействовало! Слон оставил дерево, повернулся в нашу сторону, оттопырил уши и стал размахивать ими. Потом приподнял голову, при этом кончик хобота полез кверху и поднимался все выше и выше, а затем слон затрубил. Что бы это значило? Но не успели мы разобраться в маневрах слона, как наш вежливый, предупредительный Овиди, никого не спрашивая, включил мотор, резко развернул машину на сто восемьдесят градусов и отъехал от слона на добрую милю. Убедившись, что слон не преследует нас, он остановил машину и, извинившись, объяснил, что оттопыренные уши, приподнятая голова — верный признак того, что животное возбуждено и раздражено. А предугадать заранее, что еще взбредет в огромную голову толстокожего великана, никогда нельзя. Слон может поддеть и приподнять своими бивнями машину, встряхнуть ее со всем содержимым, оттащить в сторону от дороги, сбросить в кювет, а в худшем случае сплющить ее, как консервную банку. Такие случаи крайне редки, но береженого бог бережет, и мы не стали искушать судьбу. Сделав крюк «всего» в 80 миль, мы благополучно, хотя и глубокой ночью, вернулись в Найроби.
