Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак
— В ящике?
— Но посудите сами, господин Бомбарнак, — говорит Кинко, краснея. — Что я еще мог придумать? Денег у меня хватило только на покупку этого ящика, да еще чтобы запастись кое-какой провизией на дорогу и отправить самого себя багажом, с помощью одного услужливого приятеля… Ведь один только билет от Тифлиса до Пекина стоит тысячу франков… Но, клянусь вам, когда я их заработаю, то возмещу Компании все убытки… Поверьте, что…
— Я в этом не сомневаюсь, Кинко, я вам верю… И как только вы приедете в Пекин…
— Зинка предупреждена. Ящик отвезут прямо к ней на квартиру, на улицу Ша-Хуа, и она…
— Заплатит за доставку?
— Да, сударь.
— И с большим удовольствием, я за это ручаюсь…
— Конечно… ведь мы так любим друг друга!
— И, кроме того, Кинко, чего не сделаешь для жениха, который на целых две недели согласился стать багажом и носить на себе обозначения: «Осторожно, зеркала! Не кантовать! Беречь от сырости!»
— И вы еще потешаетесь над бедным человеком!
— Что вы, у меня этого и в мыслях нет… Можете быть уверены, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы прибыли к мадемуазель Зинке Клорк сухим и неразбитым, и вообще в полной сохранности!
— Еще раз благодарю вас, сударь, — отвечает Кинко, пожимая мне руку. — Поверьте, что я не окажусь неблагодарным.
— Э, мой друг, я и так буду вознагражден… И даже с избытком!
— Каким же образом?
— Я опишу в газете все ваше путешествие из Тифлиса в Пекин. Разумеется, когда вы будете уже вне опасности. Вообразите только, какое сенсационное заглавие: «Влюбленный в ящике! Зинка и Кинко!! Полторы тысячи лье по Центральной Азии в багажном вагоне!!!»
Молодой румын не мог сдержать улыбки.
— Только не нужно очень торопиться… — сказал он.
— Не бойтесь! Осторожность и скромность гарантированы — как в лучших брачных конторах.
Из предосторожности я подошел к двери вагона, чтобы удостовериться, что нам не грозит опасность, а затем наш разговор продолжался.
Разумеется, Кинко пожелал узнать, каким образом я раскрыл его тайну. Я рассказал ему, что обратил внимание на его ящик во время переправы через Каспий, а потом услышал чье-то дыхание и подумал, что в ящике находится какое-то животное. И тут Кинко развеселился. Ему показалось очень забавным, что я принял его за хищного зверя. Это он-то хищник! Самое большее — верная собачонка. Но я тут же сообщил ему, что когда он чихнул, это помогло мне возвести его на лестнице живых существ до ранга человека.
— А знаете, — сказал он мне, понижая голос, — что случилось в позапрошлую ночь? Я решил уже, что все кончено… Вагон, как всегда, был заперт, я зажег мою лампочку и только стал ужинать… как вдруг в стенку ящика кто-то постучал…
— Это был я, Кинко. Мы могли бы познакомиться в ту же ночь… Но когда я хотел уже с вами заговорить, поезд вдруг налетел на какого-то верблюда, имевшего неосторожность преградить нам путь, и резко затормозил. Началась суматоха, я едва успел выбежать на площадку…
— Так это были вы! — восклицает Кинко. — Ну, теперь я могу свободно вздохнуть!.. Если бы вы знали, какого страха натерпелся!.. Я решил, что меня выследили, узнали, что я еду в ящике… Я уже представлял себе, как за мной приходят, передают полицейским агентам, берут под арест, сажают в тюрьму в Мерве или Бухаре. Ведь русская полиция шутить не любит! И моя маленькая Зинка тщетно ждала бы меня в Пекине… и я никогда больше не увидел бы ее… если бы только не продолжил путешествие пешком… Но я на это решился бы, честное слово, сударь, решился бы!
И он говорит так убедительно, что невозможно усомниться в незаурядной энергии этого молодого румына.
— Я очень жалею, мой храбрый Кинко, что причинил вам столько огорчений, — объясняю я, — но теперь вы успокоились, и я смею думать, что с тех пор, как мы стали друзьями, ваши шансы на успех даже возросли.
Затем я прошу Кинко показать мне, как он устроился в ящике.
Оказалось — очень просто и как нельзя лучше придумано. В глубине ящика — сиденье, но не вдоль стенки, а под углом, так что легко можно вытянуть ноги; под сиденьем — нечто вроде треугольного короба с крышкой — кое-какие припасы и, если так можно выразиться, столовые принадлежности: складной ножик и металлическая кружка, на одном гвоздике — плащ и одеяло, на другом — маленькая лампочка, которой он пользуется по ночам.
Само собой разумеется, что выдвижная стенка позволяет узнику в любую минуту покинуть свою тесную тюрьму. Но если бы носильщики не посчитались с предостерегающими надписями и поставили ящик среди груды багажа, Кинко не смог бы отодвинуть створку и вынужден был бы запросить помощи, не дожидаясь конца путешествия. Но у влюбленных, как видно, есть свой бог, и он, несомненно, покровительствует Зинке и Кинко. Румын рассказал мне, что он каждую ночь имеет возможность прогуливаться по вагону, а однажды отважился даже выйти на платформу.
— Я и об этом знаю, Кинко… Это было в Бухаре… Я вас видел…
— Видели?
— Да, и подумал, что вы хотите убежать. Но я узнал вас только потому, что смотрел в дырки ящика, когда заходил в багажный вагон. Никому другому и в голову не могло прийти в чем-нибудь вас заподозрить. Но это очень опасно. Не повторяйте больше таких экспериментов. Предоставьте уж лучше мне позаботиться о том, чтобы вы были сыты. При первом удобном случае я принесу вам какую-нибудь еду.
— Благодарю вас, господин Бомбарнак, очень вам благодарен! Теперь я могу не бояться, что меня откроют… Разве только на китайской границе… или, скорее, в Кашгаре.
— А почему в Кашгаре?
— Говорят, таможенники там очень строго следят за грузами, идущими в Китай. Я боюсь, как бы они не стали осматривать багаж…
— Действительно, Кинко, вам предстоит пережить несколько трудных часов.
— И если меня обнаружат…
— Я буду рядом и сделаю все возможное, чтобы с вами не случилось ничего плохого.
— Ах, господин Бомбарнак! — восклицает Кинко. — Как мне отблагодарить вас за доброту?
— Очень легко, мой друг.
— Но как?
— Пригласите меня на вашу свадьбу.
— О, конечно, господин Бомбарнак, вы будете нашим первым гостем, и Зинка вас поцелует.
— Она только исполнит свой долг, а я верну ей взамен два поцелуя.
Мы обмениваемся последним рукопожатием, и, право, мне кажется, что у этого славного малого на глаза навернулись слезы. Он погасил лампу, задвинул створку, и, уходя, я еще раз услышал из ящика «спасибо» и «до свиданья».
Я выхожу из багажного вагона, затворяю дверь и убеждаюсь, что Попов продолжает еще спать. Несколько минут я дышу свежим ночным воздухом, а затем возвращаюсь на свое место рядом с майором Нольтицем.
