Пауль Вернер Ланге - Подобно солнцу

После подобных недвусмысленных предупреждений Магеллан просит, чтобы двоим из его людей разрешили осмотреть остров. Это дозволяется; одним из посланцев стал Пигафетта. Все еще полный благодарности деве Марии за счастливое спасение, итальянец теперь принимает на свою душу тяжкий грех. Сначала его вводит в заблуждение местный обычай здравиц, так как здесь было принято грозить кулаком тому, за чье здоровье пили. Затем подают вареную свинину. И кто же осудит Пигафетту, если он до отказа набивает свой желудок, несмотря на то что сейчас день самого строгого поста. Это не все — предстоит еще ужин и второй обед с «принцами». Конечно, не остается незамеченным, как изголодались пришельцы. Хронист сообщает, что после свинины, запеченной с рисом, рыбы, приправленной имбирем, и других блюд его товарищ свалился под стол в глубоком беспамятстве. Сам же Пигафетта находит время записать несколько курьезов, а окружающим не надоедает с восторгом наблюдать за росчерком его пера. Потом итальянца отводят в хижину, где все приготовлено для ночлега.

На следующее утро Пигафетта и его спутник вместе с раджей Сиаиу (или Сиани), братом правителя острова, прибыли на флагманский корабль. Брат правителя владеет землями, о которых с восторгом сообщают, что там найдены места, где имеются самородки золота размером с грецкий орех или яйцо. Действительно, во время завязавшейся меновой торговли было замечено, что этот металл здесь не слишком высоко ценится. Например, Магеллан пробовал дать местному жителю за продукты вместо обещанного ножа несколько золотых монет, но тот не согласился и настоял на своем, В другой раз «украшение из чистого золота тонкой работы выменяли на шесть ниток бисера… Но капитан не разрешал подобные сделки, чтобы островитяне думали, что наш товар мы считаем более ценным, чем их золото». За запретом, однако, скрывается нечто большее. Колумб приказывал без всякого сочувствия отрезать носы и уши тем солдатам, которые по собственной инициативе выменивали или грабили золото. Там, где мерцало золото, конкистадоров едва ли можно было удержать в повиновении — Магеллан тоже угрожал ослушникам смертной казнью.

Вот как описывает Пигафетта появление раджи Сиаиу на» Тринидаде»: «Черные как смоль волосы ниспадали на плечи, платок [тюрбан] покрывал его голову, в ушах у него было по две большие серьги, от пояса до колен он был обернут куском хлопчатобумажной ткани с шелковой вышивкой. Сбоку в резных ножнах из дерева он носил кинжал с позолоченной рукоятью. Его тело цвета дубленой кожи было все сплошь разрисовано и натерто стираксою и бензоем [эфирным маслом стираксового дерева]. Подданные его и брата — язычники — любят разрисовывать себя и ходят практически без одежды, за исключением куска полотна, которое они получают от некоего дерева и которым обматывают бедра. Женщины от пояса обернуты в хлопчатобумажную ткань. Их черные волосы ниспадают почти до земли, в ушах они носят своеобразные золотые серьги. Островитяне почти постоянно жуют плод, напоминающий грушу и названный арека. Его делят на четыре части, заворачивают в листья дерева, которое дает эти плоды, и добавляют немного извести. Эту смесь, после того как она уже основательно прожевана, они выбрасывают. Из-за этого рот у них становится густо-красным. Почти все жуют плод, так как он заметно прибавляет силы, да и жара стоит такая, что без этого многие не могут жить». Последнее утверждение слишком преувеличено. И жуют аборигены смесь, завернутую в листья не арековой пальмы (в ее состав входят только семена ареки), а в листья бетеля. И все-таки наблюдательность Пигафетты просто восхищает. Эта слабоионизирующая алкалоидная смесь, содержащаяся в семенах арековой пальмы, до сих пор употребляется во всем малайском мире.

31 марта Магеллан хочет отпраздновать особенно торжественно. Правомерно допустить, что он организует этот праздник не только в честь пасхи, но и по поводу годовщины мятежа в Сан-Хулиане. За минувший год он открыл морской путь, который безуспешно искали Колумб, отец и сын Каботы, Веспуччи, Пинсон, Солис, и первым пересек океан, отделяющий Америку от Азии. Теперь острова Пряностей в доступной близости, ему даже посчастливилось открыть для своего императора архипелаг, богатый золотом. Но Магеллан не удовлетворен, не ведает успокоения. Ко многим задачам, которые он так упорно пытается решить, Магеллан добавляет еще одну — обращение местных жителей в христианство.

Праздник действительно удался на славу. Пятьдесят человек, «одетые так торжественно, как только было возможно», отправились на берег, где поставили палатку из парусного полотна и воздвигли алтарь, который украсили листьями и цветами. Раджа Каламбу и его брат Сиаиу усаживают генерал-капитана в центр, вслед за ним целуют распятие, повторяя чужие молитвы. С кораблей гремит салют. Религиозная часть празднества завершается торжественным ужином и благочестивыми песнопениями. Затем следует нечто более земное. Магеллан велит для развлечения гостей продемонстрировать искусство фехтования. Потом приносят большой деревянный крест и терновый венец. Магеллан объясняет, что это символы могущества его государя. Их нужно водрузить на самом высоком месте острова, тогда ни один европеец не посмеет причинить им неприятности, кроме того крест защитит их от непогоды и штормов. Правда, каждый день надо на него молиться.

Так как он хочет выяснить, известна ли островитянам идея едином боге, Магеллан выспрашивает у Каламбу и Сиаиу о все, которому они воздают молитвы. Видно, Пигафетта плохо расслышал ответ, когда написал «Абба». Таким образом, он остался в неведении относительно того, что здесь ислам опередил христианство. А его командира этот мнимый успех на религиозном поприще побудил к самонадеянному замыслу если у раджи есть враги, то генерал-капитан обязуется со своими кораблями и солдатами на них напасть и заставит их покориться Каламбу. На это раджа ответил, что действительно жители двух островов ему не подчиняются, но сейчас неподходящее время года для нападения.

Создается впечатление — ситуация еще повторится, — словно Магеллан планирует обратить уступчивых правителей в христианство, упрочить их власть и с их помощью колонизировать открытые местности. Похоже, что военный риск подобных намерений не вызывает у него никаких сомнений, и в то же время Магеллан, как и многие современники, поддался соблазну который исходил от покорения Мексики Эрнаном Кортесом. Без сомнения, генерал-капитан стремился к тому же, но в отличие от его образца Магеллану уготована, по выражению Пигафетты, «злая судьба».

Наконец генерал-капитан собрался двинуться дальше. Он расспрашивает о гаванях, где можно было бы получить достаточно Провизии и одновременно привести в порядок корабли. Называются ближайшие — Лейте, Минданао и Себу. Последняя, По-видимому, самая Подходящая. Магеллан решает немедленно Плыть туда, «Потому что так распорядилась его злая судьба>. Раджа Каламбу даже вызывается быть лоцманом, но так как его задерживает сбор риса, испанцы готовы помочь в уборке урожая. Сначала их силы остаются неиспользованными, потому что, как неодобрительно замечает Пигафетта, князь постоянно пьян. Но затем урожай совместными усилиями собран, и 4 апреля флотилия снова подняла паруса. Испанцы Поплыли на северо-запад вдоль побережья Острова Лейте и мимо острова, на котором, по сообщению итальянца, ловят Летучих мышей размером с Орла. На Первый взгляд это сообщение может показаться сомнительным, так же как и заявление, что по вкусу они напоминают кур. Тем не менее его, казалось бы, преувеличенны Описания нашли со временем подтверждение. Но каким чудом показались отзывчивому Каламбу парусная оснастка и ход европейских кораблей: его собственная парусная лодка не могла угнаться за флотилией, и он в конце концов перебрался на «Тринидад», чтобы и дальше справно нести службу лоцмана.

Через три дня после отплытия с Масао Каламбу привел флот к берегам Себу. Очевидно, остров плотно населен, так как вдали виднеются хижины на сваях, а на берегу собралось более двух тысяч местных жителей. Их привлек сюда не столько странный вид европейских кораблей, сколько церемониал, с каким флот подходил к берегу: «Мы подплывали к столице, поэтому генерал-капитан велел поднять на кораблях все флаги, затем мы приспустили паруса, как это принято в бою, и дали залпы из нескольких пушек, от чего люди на берегу в безумном страхе попадали на землю».

Такой воинственный образ действий довольно осложняет первые переговоры с раджей острова Себу. Энрике и другой посланец встретили на берегу возбужденных островитян, готовящихся отразить предполагаемое нападение. Потребовалось немало усилий, прежде чем ловкий на язык малаец переубедил вождей и доказал, что залпы были произведены только в знак приветствия. Его господин, объясняет он радже, подданный самого могущественного в мире короля, следует на Молуккские острова. Но на Масао он услышал о силе и великодушии правителя острова Себу и решил прибыть сюда, чтобы соединить приятное с полезным (выгодами от будущей взаимной торговли). Эти красноречивые слова достигли цели, но раджа все-таки настаивает на том, чтобы была выплачена положенная пошлина за стоянку флота в гавани. Итак, испанцы впервые столкнулись с достаточно хорошо организованной властью. Посланцы «самого могущественного в мире короля» вовсе не намерены оказывать <князьям диких Народов» что-либо большее, чем чисто номинальные почести. Кажется, конфликта не избежать. К счастью, в гавани как раз находилось судно сиамского купца, который знал о португальских завоеваниях на Востоке. Именно его сообщениям о военной мощи чужеземцев да стараниям Каламбу испанцы обязаны тем, что удалось избежать кровавой стычки.