Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки
Я сидел на берегу, мысленно воссоздавая эту картину, когда Джордж выразил предположение, что я, быть может, успел вполне отдохнуть и не откажусь помочь помыть посуду. Возвращенный таким образом из славного прошлого к прозаическому настоящему, со всеми его грехами и скорбями, я соскочил в лодку и почистил сковородку с помощью щепки и пучка травы, окончательно отполировав ее мокрой рубахой Джорджа.
Затем мы переправились к острову Великой хартии — взглянуть на сохраняемый там в домике камень, на котором, по преданию, была подписана Великая хартия; хотя, была ли она действительно подписана здесь, или, как говорят другие, на противоположном берегу, в Раннимиде, я решать не берусь. Поскольку, однако, дело идет о моем личном мнении, я склоняюсь к популярной теории острова. Будь я одним из тогдашних баронов, я, вне сомнения, постарался бы внушить своим товарищам необходимость залучить такого ненадежного малого, как король Джон, на этот остров, представляющий меньше шансов для засад и плутней.
На прилегающей к мысу Пикника земле Энкервик-Хауса находятся развалины старинного монастыря, в окрестностях которого, как говорят, Генрих VIII встречался с Анной Болейн. Встречался он с ней также и в замке Хевер-Касла в Кенте, а еще где-то вблизи Сент-Олбенса. Трудно было, должно быть, тогдашним англичанам разыскать местечко, где бы не миловались эти юные ветреники. Случалось ли вам когда-нибудь проживать в доме, где находятся влюбленные? Это тяжелое испытание. Вздумалось вам, к примеру, посидеть в гостиной, в которую вы, следовательно, и отправляетесь. Открывая дверь, вы слышите такой шум, как будто кто-то внезапно припомнил что-то; когда же входите, Эмили находится у окна, поглощенная тем, что происходит по ту сторону улицы, а приятель ваш — Джон Эдуард — в дальнем углу комнаты, погруженный в изучение альбома фотографий чужих родственников.
— Ах, — говорите вы, останавливаясь на пороге, — я не знал, что тут кто-то есть.
— Неужели? — холодно говорит Эмили, давая понять, что вам не верит. С минуту вы переминаетесь с ноги на ногу, потом замечаете:
— Очень темно. Отчего вы не зажигаете газа?
Джон Эдуард отвечает, что не заметил, как стемнело, а Эмилия говорит, что папаша не любит, когда газ горит днем.
Вы сообщаете им две-три новости и излагаете свой взгляд на ирландский вопрос, но их это, очевидно, не интересует. Все их суждения по какому бы то ни было вопросу сводятся к «О!», «Вот как!», «Разве?», «Да?» и «Быть не может!». После десяти минут такого рода беседы вы пробираетесь к двери и выскальзываете вон, и, к вашему удивленно, дверь немедленно захлопывается за вами, хотя вы и не прикасались к ней.
Полчаса спустя вы задумываете отважиться выкурить трубку в оранжерее. Единственный имеющийся налицо стул занят Эмили, а Джон Эдуард, очевидно, сидел на полу. Они ничего не говорят, но дарят вас взглядом, выражающим все, что только может быть высказано в цивилизованном обществе; и вы проворно пятитесь назад и закрываете за собой дверь.
Теперь вы боитесь сунуться в какую бы то ни было комнату в доме, поэтому, прогулявшись некоторое время вверх и вниз по лестнице, отправляетесь посидеть в собственной спальне. С течением времени, однако, это становится малоинтересным, вы берете шляпу и отправляетесь в сад. Вы спускаетесь вдоль по аллее, мимоходом заглядываете в беседку, но эти два молодых идиота оказываются тут как тут, забившись в один из ее углов, они замечают вас и, очевидно, считают, что вы следите за ними из злостной личной цели.
— Отчего бы не завести специальную комнату для этого и запрещать им выходить из нее? — бормочете вы, бросаетесь обратно в переднюю за зонтиком и спешите вон со двора.
Вероятно, происходило что-нибудь вроде этого, когда глупый мальчик Генрих VIII ухаживал за своей малюткой Анной. Бывало, жители Бекингемского графства неожиданно наткнутся на них, пока они бьют баклуши около Виндзора и Рейсбери, и воскликнут: «Ах! Вы здесь!» — а Генрих покраснеет и скажет: «Да, мне тут надо повидаться с одним человеком», а Анна добавит: «Ах, как я рада с вами встретиться! Не правда ли, как смешно? Я только что повстречалась с мистером Генрихом Восьмым, и ему как раз по дороге со мной».
Тогда эти люди уходят восвояси, говоря про себя: «Нет, лучше нам убраться подобру-поздорову, пока тут воркуют и милуются. Пойдем-ка мы прямо в Кент».
Пойдут они в Кент, и первое, что увидят в Кенте по приходе, это Генриха и Анну, околачивающихся около замка Хевер.
— Ах, черт побери! — скажут. — Давайте уйдем отсюда. Нет сил терпеть, отправимся-ка в Сент-Олбенс — славное, тихое местечко, Сент-Олбенс.
А когда придут в Сент-Олбенс, глядь — эта несчастная парочка целуется под стенами аббатства. Тогда эти люди уйдут и сделаются пиратами и уйдут разбойничать, пока не узнают, что брак совершился.
Между мысом Пикника и Старым Виндзорским шлюзом также имеется очаровательное местечко. Тенистая дорога, там и сям испещренная изящными домиками, тянется вдоль берега вплоть до харчевни «Колокола Ауслея», живописной, как большинство прибрежных харчевен, в которой можно выпить стакан очень хорошего пива — так говорит Гаррис, а в этих вопросах смело можно положиться на его слово. Старый Виндзор — знаменитое в своем роде место. Здесь находился дворец Эдуарда Исповедника, и здесь великий граф Годвин был уличен правосудием того времени в покушении на жизнь брата короля. Граф Годвин отломил кусок хлеба и держал его в руке.
— Если я виновен, — сказал граф, — да подавлюсь я этим куском хлеба, когда вкушу его.
И положил хлеб в рот, и проглотил его, и подавился, и умер.
После старого Виндзора река делается малоинтересной, и снова становится сама собой лишь по приближении к Бовини.
Джордж и я провели лодку на буксире мимо Хоум-парка, тянущегося по правому берегу между мостами Альберта и Виктории, и, подходя к Дэтчету, Джордж спросил, помню ли я первую нашу прогулку вверх по реке, и как мы высадились в Дэтчете в десять часов вечера и хотели лечь спать.
Я отвечал, что помню. Пройдет еще немало времени, прежде чем я позабуду об этом.
Было это в субботу перед августовскими каникулами. Мы устали и проголодались, — те же мы трое, что и теперь, и, достигнув Дэтчета, вынули корзину, оба саквояжа, пледы, пальто и тому подобные пожитки, и отправились искать ночлега. Мы миновали прехорошенькую гостиницу, с ломоносом и диким виноградом над входом, но жимолости не было, а я, по той или другой причине, уперся на жимолости и поэтому сказал:
— Нет, не станем здесь останавливаться. Пройдем немножко дальше, посмотрим, не найдется ли другой дом с жимолостью.
