По следам тунгусской катастрофы - Н. Васильев
Возникли и некоторые предположения по поводу причин ее мозаичности. Тогда-то, для проверки этих предположений, и возник план трехдневного ударного пробега — на север, до озера Чеко, и по южной гряде холмов, окаймляющих Котловину. По дороге следовало брать образцы почв и растительности, замерять интенсивность радиации и по мере возможности производить индуктометрию.
Кувшинников и Демин были назначены в Южную группу, Плеханов и Галина Колобкова шли на озеро Чеко, а Леня с Сашей оставались на заимке, где Леня мог, наконец, погрузиться в таинства флорометрии.
Утром 12 августа, вооруженные радиометрами, мешками для проб и индуктометрами, группы отправились в путь. Галка в последний момент сунула Диме с Валерием дополнительный НЗ — несколько кусков сахара, продовольствие на три дня не обременяло плеч, и вскоре мы потеряли друг друга из вида за густыми грядами низкорослой березки. Это были последние «рабочие» маршруты. Мы не подозревали, что они принесут нам немало неприятных минут…
Чеко — лебединое озеро
(Путевые записи Г. Плеханова)
Да, это действительно так. Далекое северное озеро, затерянное среди густых северных джунглей, и — пара белоснежных лебедей. Их видели спутники Кулика в 1929 году. О них рассказывали нам в Ванаваре эвенки, теперь нам предстояло увидеть их самим.
На Чеко есть тропа. Отходит она от Куликовской просеки где-то между Южным болотом и Избами. Дима говорит, что он знает ее. Ну что ж, тогда пойдем вместе — до нее нам по пути.
Четыре человека, четыре собаки. Наши четвероногие спутники используют любую возможность, чтоб не покидать человека с ружьем. Где есть ружье — там будут бурундуки, кедровки, — а это основное собачье довольствие.
Выходим на тропу. Прямая и чистая когда-то просека заросла, местами завалена упавшими деревьями. Чувствуется, что богатое, отлично организованное хозяйство давно уже находится в запустении. Идем молча, мерно пощелкивают радиометры. Этот путь промерен трижды, но приборы включены. Это — общий закон. Питание не экономить, его достаточно. Куда бы ни шел — прибор с собой. На стрелку прибора во время движения смотреть не приходится — ухо настолько привыкло к щелчкам, что и без стрелки ясно — идет однообразный, несколько повышенный фон.
Проходим болотце, поднимаемся в гору — тропы на Чеко не видно. Дима весьма уверенно протягивает руку вперед. — «Да вы не волнуйтесь, тропа отлично видна. Там есть затес, идет просека, а метра за три до нее — упавший триангуляционный знак».
Вот и кромка Южного болота. Тропу на Чеко проглядели. Ну, что ж, пойдем излюбленным способом — по азимуту, благо компас всегда с собой. А магнитных аномалий о которых нас предупреждали, мы пока что не встретили.
Идем через Кабаевый остров. Под ногами сухие торфяные подушки. Идти мягко, но неудобно: чувствуешь себя как на пружинах. «Поет» гнус. Ему уже неоднократно посвящались экспедиционные гимны, и повторять их не стоит. Постоянно встречаются заросли карликовой северной березки — тоже предмет, достойный внимания. Ее цепкие искривленные ветви лучше любого рашпиля счищают всякую смазку, да и кирзу с кирзовых сапог. О тканях и говорить не приходится — горят. И в том, что наши брюки к концу путешествия из-за обилия разных заплат стали напоминать одеяния арлекина, — следствие этого цепкого растения.
Вскоре пошли «мокрые» болота, затем топи, и только к обеду кончили мы «штурм болотных твердынь». Пробы почв будем брать на обратном пути. Сейчас просто идем. Радиометр пощелкивает, комарики попискивают, пауты гудят, мошкара молча делает свое гнусное дело. Романтика…
Справа — высотка, слева — болото. Пейзаж обычен. Только вывал Куликовский, повинуясь закону «радиальности», повернулся корнями на юг. Идем час, другой. Кажется, пройдено уже десять километров, а Кимчу все нет. Тоже явление обычное. Движение по азимуту — (движение по прямой. Но эта прямая, как правило, длиннее «кривой» тропы и, главное, требует больше сил и времени. То обходишь, то преодолеваешь какие-либо препятствия. Идем под уклон — видимо, где-то рядом река. Появляются более толстые деревья — лиственница, сосны.
Вот и Кимчу.
Каждая таежная речка имеет свое лицо. Хушма — веселая, игривая, жизнерадостная, она то пляшет на перекатах, то останавливается на минуту, чтоб полюбоваться красивым обрывом, и вновь резво бежит, ворча на камни, извиваясь вдали серебристой змейкой.
Кимчу — река спокойная, задумчивая. Медленно, с достоинством несет она свои воды меж густо заросших берегов. И это величественное спокойствие, медлительность — признак не слабости, а силы. Так и люди. Один прыгает, мечется, хватается за десятки дел, ни одного не кончает и снова шумит, шумит… Другой медленно, но верно идет своей дорогой, его не соблазняют красивые пейзажи по пути, ничто не колеблет спокойной и твердой уверенности. Есть дорога, есть цель. Иди. И он идет.
Ищем брод. Комары не рекомендуют раздеваться. Иду, засучив брюки. Мелко. Только у противоположного берега глубина по пояс. Берег обрывистый. Наклонно лежит толстое замшелое бревно. Конец его свисает над рекой. Переправляться можно. Возвращаюсь за грузом и снова к бревну. Но что просто налегке, сложно с рюкзаком. Широкий шаг, одна нога на бревне, другая — на дне. Резкий толчок, мох не выдерживает тяжести, сползает в воду, и, не успев опомниться, очутился по шею в реке. Теперь уже вода не страшна! Галина налегке перебирается по бревну на берег, быстро передаю ей вещи и начинаю переодеваться. Прохладно! Ставим палатку, разжигаем костер. Место глухое. Справа и слева лежат полутораметровые стволы вывала, густой подлесок. Чаща… Не терпится провести замеры радиоактивности золы. Но до утра лучше не пробовать — можно прожечь счетчик.
Утром — первое дело — замер. Результат интересен: и почва, и листья, и зола, и угли дают фоновые цифры. Если у Изб в золе радиометр зашкаливал на 1 диапазоне, то здесь никаких особенностей. 20–25 делений. Любопытно. Собираемся и идем на высотку. Замеры снова дают фоновые цифры. Если
