Эдуард Говорушко - Садовник
К концу недели у меня случился первый конфликт с начальством. Оказывается, в понедельник я должен был представить удобное для меня расписание работы на следующую неделю, с учетом которого составляется общий график по магазину. Когда же мне его показали, я увидел, что задействован и во вторник, и в четверг! Пошел к Линде Скотт: "Что же вы наделали, из-за вас придется переделывать весь график!" Я настаивал на своем, и в конце концов миссис Скотт жирно перечеркнула вторник, четверг, а заодно и воскресенье. Я, чего скрывать, расстроился: только приступил к работе - и уже успел нажить себе недоброжелателя. Но на следующий день Линда подошла ко мне на улице с улыбкой, поздоровалась и спросила, почему я не пользуюсь перчатками. Попросила передать мне по-русски, чтобы я не перенапрягался, возил за один раз не более шести тележек, через два часа минут пять отдыхал и обязательно использовал положенный мне раз в день пятнадцатиминутный "брейк" (перерыв). У меня отлегло от сердца.
Так и идет: приезжаю на машине, отмечаюсь, катаю тележки, перекусываю, используя свой пятнадцатиминутный брейк, в своей машине, опять катаю тележки, отмечаюсь, уезжаю. Как и все. И никому в голову не придет читать мораль о трудовой дисциплине, так как ее никто не нарушает. Главный моралист и организатор здесь чек, который ты получаешь раз в две недели....
Вот такие у меня дела с тележками. Но душе моей ближе занятия садовника, когда пахнет землей, и я жду начала сезона.
Из Москвы
У нас здесь свой сезон под названием "Пушкин - наше всё". Шла подготовка к 200-летнему юбилею Пушкина. Срочно ремонтировали к дате церковь Большое Вознесение, где Пушкин венчался, тут же срочно воздвигали фонтан: ротонда, в глубине ее стоят Наталья Гончарова и Пушкин. Работали так, как не работали в дни сталинских авралов. А рядом стоит дворец князей Бобринских XVIII века, где Пушкин не однажды бывал. Начальство дворца - в нем расположился Комитет по печати и телерадиовещанию - вывесило на фасаде портреты поэта, а во дворе дворца в день празднования пушкинского юбилея открыло круглосуточную коммерческую автостоянку.
Защитить дворец невозможно. Действует слепая сила, она называется "русский бюрократический заповедник".
В России всегда были отвратительные чиновники. И особенно непролазным было "среднее звено". Именно оно все заматывало, убивало на корню. Бедный царь Петр Великий как только не взывал к чиновному люду, напоминая, что человек воспитывается для общественной деятельности, а эта деятельность должна быть самостоятельной, самоуправительной и направляться соединенными силами чиновничества на охранение государственных и человеческих интересов. Он в свое время даже казнил сибирского губернатора князя Гагарина за взятки, казнокрадство и волокиту всяких дел. К. П. Победоносцев, будучи преподавателем Александра II, учил его: "Земля наша велика и обильна, народ наш молодой и свежий, подъем духовный нашей природы легок и могуч, но без управы, без хозяйства все это пропадет... Вся тайна русского порядка и преуспевания наверху, в лице Верховной власти. Не думайте, чтобы подчиненные Вам власти себя ограничили и поставили на дело, если Вы себя не ограничите и не поставите на дело. Где Вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвигнет на дело. Ваше ослабление и роскошь зальют землю послаблением и роскошью - вот что значит тот союз с землею, в которой Вы родились..."
Я не представляю, чтобы чиновники высокого ранга времен царской России или в Советском Союзе могли проделывать дела современных главчинуш: на подставное лицо приобрести виллу в Германии, завести финансовые сомнительные связи за рубежом, вредя тем самым своей Родине. Не могу представить, чтобы что-то подобное сделали Сперанский, Горчаков, чиновники морского ведомства великого князя Константина Николаевича или такие советские чиновники, как М. Суслов, Е. Лигачев, А.Косыгин.
К началу перестройки советская бюрократия представляла собой большую силу. Она была занята в сфере управления; положение по отношению к средствам производства занимала номенклатурное (вынесут только вперед ногами); считала себя элитой и имела доступ к элитарным фондам потребления.
Но у этой "элиты" все же застряла в голове одна цитата: "самый худший у нас внутренний враг - бюрократ, это коммунист, который сидит на ответственном советском посту... он не научился бороться с волокитой, он не умеет бороться с ней, он ее прикрывает. От этого врага мы должны очиститься..." Это - Ленин. Тогда боялись проверок, комиссий, ревизий. В перестройку никто ничего не боится. Совершенно не обладая серединной устойчивостью и разумностью, мы смешны и нелепы.
Вспоминаю такую историю. Зовет меня секретарь: "Зайдите к шефу". Мне не хотелось: я была в этот день "не на что посмотреть". К тому же жизнь и внешний вид осложняла реставрация зубов.
Зашла в кабинет и остановилась у дверей - чтобы не демонстрировать себя под носом начальства.
- Пойдете на совещание в министерство.
- Я не могу говорить, - сказала я мрачно, но, как ни странно, с проснувшимся кокетством.
- И не надо. Будете слушать. Вам на пятый этаж. Начало в четыре.
Я вышла и подумала: "Надо быть дурой, чтобы вернуться после совещания на службу".
Но... Придется брать сумку с продуктами. А там фарш - потечет. Короче, как всегда в жизни деловой советской женщины, все исключало друг друга: служба исключала внука, очереди в магазине - дисциплину на работе, транспорт, забитый до отказа, приличную внешность, совещание у министра не сочеталось с фаршем.
Дежурный посмотрел удостоверение: "Вам на седьмой". Странно, подумала я, мой шеф не знает, где сидит его министр.
На этаже было тихо. Появился человек с листком бумаги. Посмотрел в листок, потом на удостоверение. Некое изумление мелькнуло на лице бывалого аппаратчика. Но в моде была демократия, и он широким жестом пригласил в зал коллегий.
В зале сидели мужчины. Костюмы - цвета благополучия: белый, кремовый, светло-серый, перстни, галстуки-бабочки. Кобзон, Стас Намин, директор цирка, филармонии. Все знали друг друга, оживленно говорили. Появился министр Николай Губенко. Он был прост, демократичен, мил.
Красиво разложил на столе красивый блокнот, красивую ручку, красивую зажигалку, узеньким язычком которой лизнул кончик сигареты "Мальборо".
- Выступать будем по очереди, - сказал мягко министр.
Первым встал Кобзон. Он говорил о позоре, который обрушился на голову нашего искусства. Цирк, или часть его артистов, приехал в США, а уехать за неимением денег не может, в Израиль одна за другой едут на ходу "сколотившиеся" группы артистов. Их больше, чем театров и зрителей в Израиле. Под маркой Большого театра или МХАТа выступают за рубежом третьеразрядные или случайные актеры. В ресторанчиках Чикаго или Бостона зарабатывают себе на шубу уважаемые деятели искусств СССР. Мы позорим себя и свое искусство, оно катастрофически падает в цене на мировом рынке. Скоро будет ниже китайского по востребованности.
