Иржи Ганзелка - Через Кордильеры
Что же это за месса?
Покупаем в окошечке кассы билеты в этот таинственный храм. Внутри полная темнота. Лишь откуда-то сверху вырывается сноп света и, проходя над головами «верующих», упирается в экран перед алтарем. Так вот оно что! В Потоси было слишком много храмов и не хватало кинотеатров. Зачем же терять время и деньги, строя новые здания, если здесь пропадает без пользы столько старых помещений? Для решения проблемы достаточно было натянуть экран перед алтарем, установить аппарат за органом, расставить на тротуаре рекламные щиты с крикливыми портретами ковбоев и полуобнаженных красоток, Тарзана и светских львов, соорудить деревянную будку кассы перед входом — и предприятие заработало полным ходом.
Компании не приходится заботиться об изыскании средств, а фильмы приносят францисканцам куда более верные доходы, чем жестяные кружки. Не беда, что покой святых над алтарем то и дело нарушается грохотом пулеметов либо показом полуодетых красавиц.
Ведь это только на экране…
Обедня под австрийский марш
Воскресное утро. Кафедральный собор на площади привлекает наше внимание другими, не менее оригинальными, но какими-то неподобающими звуками. Они несутся из-за неплотно прикрытых дверей, несколько фальшивя, но зато в них чувствуется солдатское усердие. Ну да, это совершенно определенная мелодия, под которую печатал шаг бравый солдат Швейк.
Мы стоим у дверей и слушаем марши. Один сменяет другой. «Радецкий», «Капитан Ржимек», потом орган заливается тирольской песней и вдруг переходит на польку, хоть в пляс пускайся. Не будь она так фальшива, мы бы того и гляди заплясали прямо на лестнице. А когда заиграли чилийскую маринеру, мы уже не сомневались: это было не что иное, как утренний популярный концерт для молодежи.
В веселом настроении вошли мы в кафедральный собор — и попали в самый разгар обедни. Бравурная музыка, австрийские марши при богослужении в католической церкви, заполненной сосредоточенными верующими! Любопытство погнало нас по винтовой лестнице на хоры, чтобы лицезреть автора этого неподражаемого музыкального сопровождения воскресной мессы.
От удивления органист чуть было не вытянулся по стойке «смирно». Но потом с готовностью заговорил по-немецки о своей судьбе, и после первых же фраз мы заметили, что он постепенно забывает родной язык и подпадает под влияние испанского.
— Meine Herren, а что мне еще остается делать? Перед первой войной я научился немножко тренькать на рояле, в армии иногда играл на гармонике…
И вот тридцать лет он живет этим, так как в Потоси нет больше ни одного человека, способного хотя бы правильно сесть за клавиатуру органа. Правда, он знает слесарное дело, которое давало бы ему лучший заработок, но эта работа легче.
— Я играю одно и то же восемь раз в неделю. Иногда перепадает лишнее дельце — если кто-нибудь умер или если позовут на свадьбу и крестины. А вообще все это надоело. Представляете, тридцать лет изо дня в день десять этих песенок…
Прошло несколько дней, и весь город стал казаться нам похожим на этого органиста. Он живет какой-то поверхностной жизнью, кормясь остатками былой славы; он суетится и бездельничает по соседству с рудниками, откуда идет все его богатство, и все же он так далек от них, что в самом городе не проживает ни одного из многих тысяч потосийских рудокопов. Они приходят сюда лишь как гости, и то не всегда желанные.
Центральную часть Потоси населяют семьи чиновников и служащих, торговцы, мелкие рантье и владельцы самых захудалых рудников, которые не могут позволить себе роскоши жить в столице либо за границей, подобно тем, кто занял верхние ступени оловянной иерархической лестницы.
А те люди, которые изо дня в день единоборствуют с камнем в чреве горы Потоси, своими руками доставляя на свет божий все ее сокровища, подлинные создатели чванливого города Потоси, живут 300 метрами выше в глинобитных, немощеных и темных предместьях у самого подножья Богатой горы. Им дала кров Золушка Потоси. По утрам, задолго до рассвета, выходят они из своих холодных конур с кукурузной лепешкой в кармане, с бидончиком чичи и щепоткой коки. А поздним вечером либо через два-три дня возвращаются изнуренные и ослабевшие, чтобы набрать немножко сил для следующей смены, такой же безрадостной, как и все предыдущие.
Базарная площадь
Собственно говоря, у Золушки Потоси два дома. Один стоит в сторонке, безмолвный и ветхий, пряча язвы бедности в двух-трех сотнях метров над дворцами и особняками своей расфранченной сестрицы. В другом же доме скромная Золушка проводит свои короткие, как жизнь бабочки-однодневки, часы беготни и треволнений, забот и нужды, радостей и бабьих пересудов. Все это должно уместиться на одной-единственной площади, замкнутой квадратным блоком домов, чьи стены скрывают сутолоку базара от взоров надменного богатого города. Эта площадь зовет и манит, кормит и одевает вторую половину города.
Можно целый день ходить вокруг потосийской базарной площади, даже и не подозревая о ее существовании. Но на рассвете сюда со всех сторон начинают стекаться люди, собираясь и толпясь перед двумя большими воротами. Летками ульев кажутся в эти ранние часы два противолежащих угловых входа. Через их широкие проезды на огражденную базарную площадь проходят индейцы со стадами лам, навьюченных грузами сельскохозяйственных продуктов, лавочники со своей поклажей, овчары с тюками шерсти, мясники и зеленщицы, сапожники, ротозеи и хозяйки с сумками для покупок. Среди них есть и служанки из наиболее состоятельных домов, но в основном здесь преобладают жены горняков с окраин. Мало кто из них обут, но все они кутаются в пестрые шерстяные платки с бахромой и у каждой на голове сверкает типично потосийская шляпа, белая как снег, тугая, как цилиндр, но вдвое выше его. У нее ровные широкие поля, тулья суживается кверху наподобие усеченного конуса. Потосийская индианка может десять лет не иметь обуви, но шляпа у нее должна быть. Это ее гордость и опознавательный знак. Каждому уже издали видно, что это женщина из города. И не из какого-нибудь городишка! Из достославного Потоси!
Правда, деревенские женщины тоже неравнодушны к таким головным уборам, однако довольствуются обыкновенным котелком.
При первой встрече с индейцами, населяющими долины вокруг Потоси, нельзя не вспомнить о пастухе из шалаша где-нибудь под Татрами. Ворсистые штаны в обтяжку ниже колен, домотканые куртки и круглые шапочки — все это из некрашеной овечьей шерсти. Но есть здесь и типичные индейцы, пришедшие с далеких гор. Их небольшие шляпы — монтерас — сделаны из черного войлока, спереди их украшает белый вязаный крест.
