Луи Буссенар - Охотники за каучуком
— Ну что же, милейший, — сказал этот, увы, знакомый голос, — мы теперь совсем не так высокомерны, как тогда, не правда ли? А сейчас хватит обмороков, пора поговорить о делах.
ГЛАВА 12
Колонизационные приемы англичан и американцев. — Дикие звери и бандиты. — Видимая покорность. — Планы бегства. — Многочисленные разочарования. — Последствия погружения в ил. — Не было бы счастья, да несчастье помогло. — Господин Луш в роли изобретателя. — Воспоминание о лыжах гиперборейских народов[78]. — Луш делается корзинщиком. — Каторжники изготовляют каучук. — Непромокаемость. — Успех и дикая радость. — Огорчение и успех в конце. — На море жидкого ила. — На свободе. — Бандиты на Амазонке. — Союз с мурами. — Пойман лассо.
Беглые каторжники, как и их сотоварищи, дикие бразильские мулаты, вынуждены были смириться с судьбой и, казалось, без особых протестов приняли свое заключение на пустынном острове. Они подчинились силе и считали, что им еще повезло — столкнуться с таким великодушным врагом, как этот француз, ведь все могло быть гораздо хуже. Англичане и американцы не задумались бы ни на минуту применить к ним страшный суд Линча, где приговор выносится немедленно. А приговор мог быть только один — расстрел или повешение, это уж на усмотрение судей.
Как люди практического склада — таков их взгляд на жизнь, — американцы и англичане охотно посмеивались над французской «сентиментальностью»[79]. Они говорили, что все это очень мило в теории, но совершенно бесполезно и вредно на практике. Очень суровые у себя на родине, даже слишком, к любым покушениям на жизнь и имущество людей, они становились совершенно неумолимыми, если таковые случались в странах диких и нецивилизованных, и обращались одинаково с хищным зверем и бандитом. Можно ли приручить тигра-людоеда, после того как он узнал вкус человеческого мяса и стал наводить страх на всю округу? Нет, конечно, тигра надо убить. Можно ли надеяться исправить закоренелого преступника, который в стране, где нет ни законов, ни судей, ни армии, давал полную волю своим зверским наклонностям, не заботясь ни о жизни человека, ни о его имуществе? Тем более нельзя. Значит, смерть бандиту. Вот как рассуждали и действовали эти «практические люди», которым, по общему мнению, наиболее присущ дух колонизации.
Но иные страны — иные нравы! Если француз без колебаний избавился бы от хищника, то к жизни себе подобного, как бы преступен он ни был, легко бы отнестись не мог. Что же касается известных нам негодяев, то Шарль был уверен, что они, на своем острове, не смогут кому-либо навредить. Рассуждения, вполне разумные в отношении обычных людей.
К несчастью, ему были неведомы дикая энергия и необычайная изобретательность каторжников. Всем, кто имел дело с заключенными, известен смысл поговорки: «Смотри охрана повнимательнее, так и побегов бы не было». Но Шарль не знал и того, что для каторжника мысль о побеге — главный смысл существования, она поглощает его целиком и преследует даже во сне.
Заключенный всегда надеется, что самая бдительная охрана может чего-то недосмотреть, а самые крепкие запоры можно преодолеть — это его идея фикс[80].
Едва только пироги, доставившие бандитов на остров, отчалили от берега, как с негодяев мигом слетела маска притворного смирения и раздались яростные крики и проклятия. Все это закончилось клятвой мести пощадившему их человеку. В устах подобных людей это не было пустой угрозой. Само собой, что никто из них ни минуты не собирался работать. Мысль о бегстве и последующей за ним мести захватила их целиком. Бежать!.. А почему бы и нет! Разве они уже один раз не бежали при гораздо худших условиях?
Как и следовало ожидать, вначале все их планы терпели неудачу. Сперва каторжники метались в своем заточении, как хищные звери в клетке, затем изучили все свойства местности и, согласно своей привычке из всего извлекать пользу, стали строить самые смелые планы, напрягая изворотливый ум.
В конце концов они вынуждены были признать, с бессильной злобой, что обычными средствами нельзя преодолеть препятствия, воздвигнутые самой природой. Прежде всего бандиты попытались соорудить плот. Но, хотя раньше каторжники успешно им пользовались, здесь, в море жидкой грязи, это было совершенно бесполезно. Тогда они решили выдолбить из бревна пирогу. Но у компании Луша не было никаких инструментов, а как это делают индейцы, обходящиеся без всяких орудий, они не знали. Да и пирога была ни к чему! Не зная дороги в узком извилистом канале, ведшем на твердую землю, они бы неминуемо потерпели крушение. А в подобном месте крушение означало верную смерть.
Но целый ряд неудачных попыток не только не обескуражил бандитов, а, напротив, разжег в них жажду мести и свободы.
Наконец Луш, старый каторжник, съевший собаку на разных хитростях, после двух недель бесплодных попыток придумал очень остроумный способ. Арума (maranta arundinacea), из которой жители тропиков плетут различные корзины для зерна и фруктов, в изобилии росла по берегам острова. Из волокон этого растения, гораздо более гибкого и упругого, чем ивняк, Луш сплел себе нечто вроде лыж, какие в ходу у жителей Севера. Старый каторжник не без основания рассуждал, что если люди ходят и не проваливаются в подобной, очень широкой, обуви на снегу глубиной в два-три метра, то почему же нельзя использовать этот способ для хождения по проклятой тине? Однако результаты опыта, может быть, превосходного в теории, на практике оказались просто плачевными. А ведь Луш позаботился сделать лыжи гораздо шире обычных, придал им форму лодочек и переплел для прочности волокнами! Он сделал первую попытку. Обул свои «лапти», как их грубо называл Геркулес, и с длинным шестом в руке осторожно ступил в жидкую грязь. Едва сделав пять-шесть шагов, Луш закричал и провалился по уши. Но он заранее предусмотрительно обвязал себя крепкой лианой, конец которой держали его товарищи. Не будь этой лианы, спасшей жизнь главаря, сей шаг стал бы для него роковым. Наполовину задохнувшийся, облепленный тиной, как крокодил, купавшийся в болоте, — таким его насилу вытащили на берег.
Но, странное дело, эта неудача как будто даже обрадовала каторжника. Вместо обычной кислой гримасы нечто похожее на улыбку появилось на его гнусной роже. Он быстро разделся, прополоскал свое тряпье и принялся насвистывать любимую воровскую песенку.
— Что тебе, старина, солнцем голову напекло, — заметил Геркулес, — что ты веселишься, как макака от пальмового вина? Ни мне, ни другим совсем не до смеха. Нам тут, похоже, предстоит тянуть срок пожизненно. Или придется заняться добычей каучука и пахать на нашего плантатора не хуже негров!
