Марина Москвина - Гуд бай, Арктика!..
Это было неожиданное богатство. Но как его получить из Канады? По тем советским временам не стоило даже и пытаться. Доллары были под запретом в СССР. Если за границей тебе светил какой-нибудь гонорар, то, в лучшем случае, толику от него могли выдать в виде спецталонов для импортного магазина «Березка». А могли вообще все отобрать и еще поставить на вид, что ты «продался капиталистам».
Однажды по телевизору мы услышали, что в Канаде есть остров Минган в провинции Квебек. И у них там такая программа «Adopt-a-Giant», то есть «Усынови гиганта» — в общем, приюти кита. Корреспондент рассказывал об этом, как о причуде иностранцев: живут же люди! Нет бы усыновить беспризорника, они усыновляют никому не нужных животных.
Тогда Леня решил не искать окольных путей заполучить эти денежки, а попросил устроителей конкурса переправить их на остров Минган в провинцию Квебек и торжественно вручить от него организации «Спасите Голубых Китов» — с приветом от Лени Тишкова, простого карикатуриста из страны СССР, который любит и переживает за судьбу голубых китов на этой планете, хотя никогда их не видел и не увидит.
Леня долго строчил по-английски письмо в оргкомитет конкурса, в Монреаль, мусолил словарь, обращался за помощью к брату и тестю. Еле-еле удалось сформулировать, что по причине занятости мистер Тишков не сможет принять участие в торжестве, а поскольку он полностью обеспеченный гражданин и ни в чем абсолютно не нуждается, то убедительно просит перевести все причитающиеся ему деньги на счет «Спасите Голубых Китов», потому что хочет усыновить голубого кита.
Все это выглядело со стороны, как рассказ Хармса, поскольку голубые киты, зеленые доллары, канадские клены и город Монреаль казались нам атрибутами волшебной сказки. А Леня тогда работал терапевтом с окладом шестьдесят пять рублей, в районной больнице, в желудочном отделении. И в свободное время рисовал карикатуры.
Ну, написал — и написал, еще одна завиральная идея художника.
Вдруг через три месяца нам приходит длинное письмо: «То Mr. Leonid Tishkovfrom Canada», на конверте марка с изображением кленового листа. А в письме — сертификат, в котором говорится, что Леня является приемным отцом Голубого кита ID 1008.
«Ваши деньги, — там было написано, — пойдут на нужды организации, на исследование и наблюдение за Голубым китом ID 1008, а также на уход, лечение, сохранение жизни и размножение.
У голубых китов, — они жаловались Лене, — рождается один детеныш в два-три года. Большая редкость — двойни или тройни. В условиях промышленного уничтожения целых видов и продолжения варварской охоты, невзирая на конвенцию 46-го года и мораторий 67-го, в мире совсем не происходит прироста китового населения. Даже неясно, сумеют ли киты оправиться от нанесенного удара судьбы или критический предел уже перейден, и они вымрут, подобно динозаврам. Ведь из десятков тысяч голубых гигантов, еще недавно бороздивших океаны, уцелело всего несколько сотен.
Наши усилия, — сообщали они, — направлены на поддержку биологов и активистов, которые охраняют жизнь всех китов, но ваш кит будет охраняем вдвойне, уж вы, мистер Тишков, не волнуйтесь, ваш кит в надежных руках, в обиду не дадим, папаша, не беспокойтесь!»
К письму прилагалась фотография немного высунутого из бескрайних морских просторов хвостового плавника, слегка покусанного справа и с вертикальной белой царапиной слева. Но нам и этого было достаточно для счастья. Вообще, китов узнают по хвосту — по форме, по узору. Хоть весь Мировой океан обыщи — второго такого хвоста не найти!
У нас еще тогда с Леней не было детей, вот мы повесили эту фотографию в рамочке над кроватью и все глядели на нее, прямо не могли наглядеться.
Потом нам прислали кассету с голосами и песнями китов.
Мы слушали, завороженные.
Казалось, китовое пение затрагивало глубинные вопросы бытия: жизнь в свободном падении или полете. Слов, конечно, не разобрать, сокровенный смысл ускользал и рассеивался. А то немногое, что удавалось ухватить, было неотчетливым и фрагментарным: все, что есть, — это жизнь, они пели, все, что есть, — бытие. Нету никого, у кого бы не было его или оно было, никого, кто бы всем управлял, — никакой судьбы, никакого Бога. Некуда плыть и идти — лишь безвременное бытие, жизнь, которая поет и ликует, заставляя вскипать океан даже в мертвый штиль.
Будто из иных измерений и неуловимых вибраций нарастало и обретало плоть соло, текучее, как река, впадающая в согласный и вольный хор Левиафанов. Подобное оратории или старинному эпосу исчезнувшего с лица Земли поэтического народа, китовое пение длилось часами. Призывная серенада, вакхическая песнь объятий и яростного соития. Брачные пиры. Колыбельная для китенка. Гимны, плачи, псалмы. Молодецкие посвисты взрослых и тучных самцов, собиравшихся в стаи — на состязания или на кормовые поля.
И отдельно — стук сердца кита, с предварительным обращением к Лене, мол, ученые из канадской организации научились выискивать и прослушивать сердцебиение усатых китов.
«Стоит только ему разинуть пасть, — они гордо заявляли, — особенно когда он с открытым ртом проплывает по планктонному морю, — и на целый Мировой океан слышен медленный ритм его пульса!»
В то время нам с Леней часто снился кит ID 1008. Мы свободно плавали — все втроем, — взявшись за плавники. У кита плавники — совсем как наши руки с пальцами, но короткие и в варежке. Влюбленный кит обнимает свою возлюбленную плавниками, как руками.
В ушах у меня, словно в двух морских раковинах, разносился многоголосый рокот океана. И киты, киты окружали меня со всех сторон — будто шлюпку, спущенную с «Пекода» в Зондском проливе между Суматрой и Явой, по которому капитан Ахав был намерен пройти в Яванское море, а оттуда, держа курс на север, проплыть через те места, где, по слухам, изредка появляются кашалоты и где он рассчитывал померяться силами с Моби Диком.
Киты и в дальнейшем не оставляли меня, то отдаляясь, то вновь приближаясь, показывая на своем примере, что за звездное скопление — наше тело, и что все мы — сновидческие персонажи, не имеющие ни плотности, ни границ.
…Я мирно пила чай из новой стальной кружки с крышечкой, которая дольше обычных кружек хранит тепло, а при корабельной качке из нее непросто расплескать кипяток. Другие участники нашей экспедиции в единственном магазинчике в Ню-Олесунне, специально открытом для подвалившего корабля, накупили шкур диких северных оленей, но мы с Леней ограничились кружкой, тем более на ней написано «Ny-Alezund 79 N», и нарисована причальная вышка, откуда стартовал дирижабль «Норвегия» с Амундсеном и Нобилем, а потом уплыла в неизвестность невезучая «Италия».
