Камчатские рассказы - Светлана Игоревна Трихина
Так вот! Везли мы с Костей из Петропавловска в Вилючинск крупную сумму в рублях, щедро приправленную валютой. Местом её дислокации была выбрана пухлая барсетка коричневой кожи, весьма импозантного вида.
Погода чудесная. Авачинский вулкан парит в две трубы. В четыре он тоже умеет. Кипит чайник! Вьёт белый кудрявый дымок.
Чтобы к нашему и так хорошему настроению добавить лишний градус, заезжаем на 13-ый кордон, в шашлычную, хитро совмещенную со страусиной фермой.
Тут можно на собственном организме испробовать, больно ли кусаются страусы. Кормить их всё равно нельзя, о чём предупреждают рекомендательные таблички с текстом: «Страусов не кормить!», ощетиненные восклицательными знаками. Серо-чёрные страусы лихо носятся по вольеру.
Мы сидим за уличным столиком, на скамейке. Едим нежный, сочный шашлык. Нет, не из страусов, из свинины. Проклятая барсетка наручником сковывает мне запястье правой, толчковой руки. Тихонько высвобождаюсь и кладу нашего маленького поросёночка под бок моей свиноматочной сумки, с коей можно безбедно жить месяца два-три в условиях крайнего Севера.
Весеннее солнышко морИт и дремОтит. На Камчатке кроме трехдневных циклонов, которые начисто прекращают всякую жизнедеятельность вне дома, круглогодичное, тёплое солнце. Снег? А что снег? Он и в июле ещё лежит в распадках, а народ уже купается в океанских + 14-ти по Цельсию.
Довольные обедом, втаскиваем тёплые, сытые животы в машину. «Сумку взяла», – благодушно проверяет муж. Я киваю.
Движение моих колен и сумки уже синхронизировались с качкой, подсознание тоже вошло в резонанс, вдруг муж, взглянув на мои покоящиеся на сумке руки, в авангарде вопроса-ответа: «Ё-моё, барсетка где…» – ставит автомобиль на дыбы, даёт шпоры и гонит его вспядь, как сибирские реки, обрывая трос педали газа.
На скамейке барсетки нет. Под уничтожающим взглядом, учу роль Дездемоны. Идём внутрь.
– А, та барсетка, что на улице оставили?! Вот!
Достают из-под стойки и грохают рядом со стопкой меню нашу жирную хрюшку.
– Клиенты с улицы принесли.
Ни один рубль не упал с головы, вернее из чрева портмоне. Все «моне», до единого, были «портИрованы» до нас. Меня это потрясло.
Когда я, ещё студенткой, оставила в Петербурге, в кафе-мороженом свою первую сумку, положив тем самым начало традиции, в милиции вместе с протоколом о пропаже сумке мне вручили рецепт на бром для улучшения памяти. «А если не будет помогать, – сказали они, ласково улыбаясь, – милости просим к нам, будем улучшать лично».
КАМЧАТСКИЕ НАТАШКИ. НАТАША № 1.
В своё время Лев Николаевич пришёл к утешительному выводу, что все счастливые семьи похожи друг на друга. Конечно, не мне спорить с классиком, которого мы читаем вслух всей страной; тем не менее эта семья была счастлива по-своему.
Жену звали Наташа, была она девушка видная и модная, стройная блондинка с длинными вьющимися волосами.
В семье имелся мальчик и ещё мальчик, короче двое было мальчиков. Старший, уже увесистый молодой человек обломал пополам подоконник в кухне, в результате беспрерывной коммуникации с друзьями через форточку. Это было мощным аргументом в семейных спорах, которым пользовались оба супруга: она – так и не починил, он – плохо воспитываешь балбеса, всё на форточке висит.
Младший ошибок старшего не повторял или умело заметал следы. На день его рождения круг детей и взрослых пересекался только на вручении подарков, после чего праздники шли параллельными курсами, причём взрослый развивался стремительнее за счет горячительных напитков.
Муж был человеком исключительной бережливости и обычно копил на какую-нибудь нужную мужскую прибамбасину. В конце процесса накопления, когда до мечты становилось рукой подать, Наташа имела обыкновение покупать, методом внезапного озарения, необходимую ей женскую штуковину.
Ругались они постоянно, в шумных общественных местах и в семейной тиши, но это нисколько не портило их любви. Намереваясь, по отдельности, в разговорах с друзьями, разойтись, они ворковали, встречаясь дома.
Наташа обладала уникальной способностью разгонять посиделки мужа с сотрудницами, опрокидыванием столов с накрытыми полянами. Это было страшно и восхитительно одновременно!
– А, кто мне писал письма «Наташа, любимая, приезжай!», а?
– Ничего я такого не писал! Вот!
Органично-гармонично. Не каждый так сможет, друзья, не каждый!
КАМЧАТКА. КОВЁР.
Нигде так хорошо не пьётся, как в гарнизоне, в циклон. Вкусна водка. Божественно шило.
В гостях у нас Наташка № 1 с мужем Игорем, и все мы сидим на кухне. Только Женя, наш старший, у себя в комнате за компом.
За окном валит очередной снег. На столе разносолы и холодная водка. Мы беседуем. Душееевно. Уж слегка наклоняясь друг другу.
– Солнышко, у нас осталась черемша? Принеси.
Начинаю идти на балкон. Там холодно. В щели наметает горками снег, и он висит бахромой на окнах, по кругу, оставляя маленькие круглые иллюминаторы.
Я стою, мерзну и слушаю завывания ветра.
Ставлю банку на ковёр, чтобы закрыть дверь.
На кухне слышны голоса и смех. Рассказывают какие-то истории. А вокруг меня зеленое море ковра командира подлодки, в квартире которого мы живем.
Мне тепло и уютно. Приятная тяжесть во всем теле. Полудрёма баюкает.
Ребята заходят попрощаться. Садятся на коленки. Целуют в лобик. Накрывают одеялом.
Тянет свежестью из-под балконной двери. Я сладко сплю до утра, сжимая банку с маринованной черемшой.
КАМЧАТКА. МОРОЗКА.
Морозная – горнолыжная трасса под Елизово, знаменита забором вокруг базы – из сломанных разноцветных лыж.
Покончив с елизовскими делами, уже глубоко после обеда, поехала туда по скользкой ледовой дорожке. На Тойоте Королле, дизельной белой ласточке, выносливой праворульной японочке.
Через пару часов густо-розовый закат раскинул крылья на морозном небе, намекая, что всем замужним Барби давно пора домой. На белокрылой Тойоте двигаюсь аккуратно, не выше 3 –ей скорости. С дороги бы не улететь! За мной караваном тихонько, не резвясь, едут другие горнолыжники. Держат дистанцию.
Звонок на мобильный.
– Ты где?
– Уже подъезжаю! – рапортую, безбожно «вря» и автоматически включая следующую передачу, тороплюсь ведь – нивелировать расхождение с ответом.
В ту же секунду задние колеса отказываются подчиниться моей несгибаемой воле. Согласно технике управляемого заноса, ухожу передними в ту же сторону, пытаюсь выровнять машину. Виляя задом вправо-влево с увеличивающейся амплитудой, с трудом держусь на дорожном полотне.
Дорога предательски сворачивает крутым виражом направо. Всё. Приплыли. По дуге, через встречку лечу по раскату к снежному брустверу, сооруженному шнеком на обочине. Моё управление автомобилем закончено. Отдыхаю, вцепившись в руль, чувствуя всем телом, как меня заваливает на
