Антонио Арлетти - Трампеадор
Все же дон Педро еще раз посоветовал нам обращаться о рекой повежливее. В порыве откровенности я признался ему, что сам боюсь реки еще больше, чем он.
— И Сантьяго так говорил... Бедный Сантьяго, это был настоящий мужчина!
Действительно, этот Сантьяго был, вероятно, человеком недюжинным. Всю зиму одному плавать по реке и охотиться в этих пустынных районах мог только человек необычайно сильный, выносливый и мужественный. Это требует нейлоновых сухожилий и железных нервов. Вооруженный этим совершеннейшим оружием, Сантьяго вступил в схватку с рекой, но был побежден.
Дон Педро не боролся с ней, а окружил ее таким поистине божественным почитанием, что река стала милостивее к нему. Чтобы не прогневить своего грозного противника и повелителя, дон Педро решил даже не строить лодки.
Быть может, эти странные поверья помогли ему спокойно прожить много лет. В этом священном почитании реки проявлялась языческая душа дона Педро; духи добра и зла не подвластны человеку пустыни, и он должен смирить перед ними свою гордость. Дон Педро выходил победителем во многих схватках с людьми и с природой, но река заставила его сдаться. С годами его первобытная ненависть к реке превратилась в своего рода религиозное смирение. Лимай из врага сделался его могучим повелителем, подчас дьявольски хитрым и мстительным.
Отплыв далеко от берега, мы заметили Трини.
Забравшись на холм, она махала нам своей «сахарной» шляпой. Только ее эта уединенная, однообразная жизнь начинала тяготить. У нее была улыбка девочки, но в ней уже затаилось лукавство осознавшей свою привлекательность женщины. Видно, скоро, очень скоро какой-нибудь патагонский юноша увезет ее из родного дома.
Еще до полудня мы прибыли в Пилканию.
«Первый ручей справа»,— сказал нам дон Педро.
Без этого ориентира мы вряд ли заметили бы хижину, спрятавшуюся за высокими растениями. За хижиной, по рассказам дона Педро, начиналось само селение, где мы рассчитывали отдохнуть день-два. Но никакого селения не было и в помине. В Пилканию ведет не дорога, а лишь две тропинки, и хижина на склоне закрывает от взоров не селение, а еще одну хижину, поменьше.
Пилканию — единственный в мире населенный пункт, где крохотная площадка между двумя хижинами служит одновременно и двором, и центральной «площадью». В центре «площади» возвышается столб, к которому редкие путешественники, заглянувшие сюда за провизией, привязывают коней. Местные власти торжественно именуют этот столб обелиском.
С одной стороны площади расположено «сити», состоящее из крохотного магазина, а с другой — резиденция правителя Пилканию, если только можно назвать резиденцией старую низкую хижину. В большей из двух хижин живут трое обитателей этого крупного торгового центра: владелец магазина, его жена и дочь.
Судя по морщинистой желтой коже, el turco[37], как называл хозяина селения дон Педро, объявился на этом материке еще до открытия Колумбом Америки. Закутавшись в козьи шкуры, из которых выглядывал кулек из старой пергаментной бумаги, отдаленно напоминавший лицо человека, старый турок охранял два мешка спичек. Штанов для продажи el turco, понятно, не держал.
Мы пополнили наши запасы муки и спичек и тихонько, боясь нарушить покой замшелого старца, вышли из магазина. У порога нас ждали мать и дочь. Жена турка выглядела помоложе своего древнего супруга, но, видимо, до нее у местного паши было немало жен-рабынь.
Привлеченные появлением чужестранцев, женщины не смогли сдержать своего любопытства и примчались перекинуться с нами двумя словечками. Два словечка превратились в четыре, восемь, шестнадцать, и число их продолжало бы возрастать в геометрической прогрессии, если бы Франческо не отдал приказ к отплытию.
Дочь паши, не особенно красивая, но крепкая и дородная, унаследовала от отца турка и матери индианки страсть к кочевой жизни. Она предложила взять ее поварихой в нашу экспедицию, что встретило весьма слабое сопротивление со стороны матери и было восторженно принято мною. Увы, Франческо выдвинул целый ряд неопровержимых возражений технического характера.
Прощай, щедрая дочь Пилканию! Желаю тебе, чтобы какой-нибудь бродяга гаучо по достоинству оценил твое великодушное предложение.
И снова мы плывем по бескрайней реке. Посещение Пасо-дель-Лимая, встреча с гостеприимным семейством дона Педро, остановка в Пилканию на время вернули нас в мир, который стал нам далек и чужд.
Эти светские визиты в самом сердце Патагонии ненадолго отвлекли нас от нашей первой любви, el rio.
А она текла себе неторопливо, спокойно, весьма мудро решив, что рано или поздно мы вернемся к ней.
Ее воды все реже сжимались в опасную спираль и уже не мчались по ступенькам крутого спуска.
Все чаще нам встречались острова: маленькие, прилепившиеся, к какому-нибудь гигантскому дереву, и большие, протянувшиеся на несколько километров. Порой мы часами плыли в узком проходе между берегом и длиннющим островом.
Эти своеобразные речные рукава были не больше сорока-пятидесяти метров в ширину, и плавание по ним напоминало приятную прогулку на туристском пароходике по тихому каналу.
На больших, богатых растительностью островах водилось множество пушных зверей. Климат здесь был менее суровым, чем в верховьях реки, и бесчисленные птичьи колонии — лебеди, дикие утки, реже аисты[38] и цапли[39] — внимательно следили за нами, готовые обратиться в бегство при малейшем проявлении враждебности с нашей стороны. Но во время «навигации» мы не стреляли, если только не встречался уж совершенно необыкновенный экземпляр и его нетрудно было потом выловить. Чаще всего мы убирали весла, накрывались шкурами страусов и позволяли течению нести нас прямо к многочисленному семейству черношеих лебедей или. шумному разноцветному племени диких уток.
Дружные птичьи стаи довольно равнодушно смотрели, как мимо проплывает ствол дерева, почему-то покрытый не корой, а перьями. Нам же, быть может по контрасту с бешеной горячкой охоты, приятно было, словно двум посетителям зоопарка, мирно наблюдать за птичьим царством.
Но в часы охоты пернатым, и особенно голубым цаплям, не было никакой пощады. Засады, преследования, обходы, стремительные налеты на беспечных птиц, которые изящными силуэтами вырисовывались на горизонте. И вот уже пули прошивают неподвижных голубых цапель, виновных только в том, что у них тонкие, длинные перья, окрашенные в цвет морской воды.
— Чистое золото!— восклицает Франческо, взвешивая на мозолистой ладони несколько граммов драгоценных перьев.— Три тысячи песо за каждый килограмм!
