Виктор Норвуд - Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

Я попытался снова завести его, но оказалось, что вышло из строя зажигание, а когда я вынул мотор из воды, чтобы осмотреть винт, то увидел, что одна из лопастей обломилась, видимо напоровшись на затопленное бревно. Здесь у некоторых деревьев древесина была твердая, как железо, и такая тяжелая, что тонула в воде, поэтому предательские коряги всегда грозили пропороть дно лодки. Чтобы починить мотор, мы вытащили нашу посудину на песчаный берег. У меня был набор миниатюрных инструментов. Я стал делать временную лопасть из латунной пластинки, которой раньше хотел заменить полоску пластмассы на прикладе моего ружья, но вдруг обнаружил, что потерял маленькую ручную дрель.

Я пользовался ею в Апайкве и давал ее там одному порк-ноккеру, чтобы просверлить отверстия для новых медных заклепок на рукоятке его мачете. И вдруг я со злостью вспомнил, что он не вернул мне дрель… А как без нее скрепить куски латуни, чем просверлить отверстия для болтов или заклепок? Сверла у меня остались, а дрели не было. Я начал пробивать дыры гвоздем, и дело шло хорошо, пока я возился только с тонкой латунной пластинкой.

Но совсем другое дело продырявить уцелевшую часть старой сломанной лопасти в месте ее соединения со ступицей. Она была гораздо толще и тверже латунной пластинки. Пришлось пробить гвоздем небольшие дырочки и вставить туда режущий конец четвертьдюймового сверла, а на другой конец надеть стальную муфту, чтобы при вращении сверло не вонзилось мне в руку. Потом Чарли начал усердно вращать сверло, зажав его плоскогубцами, а я что есть силы давил на него сверху.

Сверло, совсем новое и острое, врезалось в металл, но это была самая медленная и трудная «механика», за которую я когда-нибудь брался. Мы работали несколько часов, прежде чем добились ощутимых результатов. Если бы тот тип в Апайкве, не вернувший мне дрель, услышал все слова, какими я его честил, то его грязные уши покрылись бы сплошь волдырями. За целый день мы сумели просверлить всего два отверстия. Конечно, лучше бы сделать три или четыре, но мы уже были сыты по горло и решили, что хватит и двух. Прикрепить латунную пластинку уже было не трудно. Чтобы не соскочили гайки, я заклепал концы болтов. Но видимо, то же самое бревно, которое сломало лопасть, погнуло также и ось, и, хотя починенный винт работал теперь исправно, он косо сидел на оси и сильно качался.

Когда я завел мотор, он начал подпрыгивать, так что пришлось наполовину сбавить обороты. Но по крайней мере его сила осталась прежней. Потом я обнаружил течь в баке с горючим… Я ее заделал и тут же дернул за пусковой шнур, но он лопнул. Когда мне все же удалось завести мотор, он начал чихать и плеваться, пришлось разбавлять горючую смесь. В это время маслом залило свечу. Я стал вынимать ее, обжигая пальцы, и уронил в воду… Пока я выуживал и сушил ее, а потом заводил мотор, который хотя и с перебоями, но все же работал, уже не было смысла отправляться в путь в этот день.

Пока еще не стемнело, мы осмотрели днище лодки, загнали кое-куда гвозди или шурупы, выковыряли ил и траву из-под исцарапанной обшивки. Потом поужинали и улеглись спать. Утром, ожидая пока вскипит вода в котелке, мы услышали кулдыканье маруди, доносившееся из чащи, и отправились на охоту. Едва войдя в лес, мы наткнулись на кучи раковин — огромные холмы футов шестидесяти или даже больше в длину и высотой в двадцать футов. Они были насыпаны у края глубокой, заросшей кустарником лощины. Может быть, это было старое русло реки. На песчаном дне тоже валялись раковины, и, что меня поразило, это были морские раковины! Здесь лежали литорины и мидии, попадались сердцевидки и волнистые рожки, а кроме того, панцири и клешни голубых крабов, крупных креветок, рыбьи кости и черепки глиняной посуды…

Я наудачу копнул в нескольких местах и извлек на свет груду костей — человеческих костей, основательно расколотых и раздробленных. Некоторые кости окаменели. Здесь попадались и черепа. Одни — совсем разбитые, другие — более или менее целые, только на лбу или на затылке у них зияли отверстия, пробитые, наверное, каким-то оружием. Видимо, кости сваливали в яму, разравнивали и сверху насыпали раковины, потом снова бросали кости и снова раковины, пока не образовались холмы. Я копнул глубже и вновь наткнулся на раковины и лежавшие под ними кости. Это подтверждало мое предположение. К сожалению, у меня не было времени, чтобы проверить, какой глубины достигают эти слои.

Кости были разных размеров, значит, останки принадлежали и мужчинам, и женщинам, и детям. Возможно, это были могильные курганы, древние места захоронения первобытных племен, скитавшихся по материку в те времена, когда здесь у лесистых скал бушевало доисторическое море. А может быть, тут когда-то разыгралась страшная резня между племенами, возможно древними карибами. Морские раковины говорили в пользу первой гипотезы. Иначе как бы они могли попасть сюда с далекого побережья, если бы море не расстилалось когда-то на месте теперешних непроходимых джунглей? Вряд ли их притащили специально — раковин было слишком много, да и что за смысл их сюда тащить.

Я плохо разбираюсь в костях, но мне было ясно, что некоторые из них пролежали здесь очень долго. Многие кости сплавились в одну массу и окаменели, смешавшись с крупными кусками песчаника. Целые черепа и отдельные куски, заполненные песком, превратились теперь в твердый камень, и, чем глубже я копал, тем тверже становился песчаник и тем сильнее были разложены кости. Чарли не захотел подойти к этим курганам. Он отправился за маруди, и вскоре я услышал выстрел. Когда я возвратился в лагерь, птица уже была ощипана, и Чарли жарил ее на потрескивающем огне, подбрасывая туда сучки.

Мы плыли на юг, река постепенно суживалась, джунгли подступали все ближе и становились все мрачнее и гуще. Много дней подряд мы плыли среди зеленой чащи и ни разу не видели ни единого живого существа крупнее птицы и ни одного красочного пятна. Стояла жуткая, гнетущая тишина. Но это было только днем. С наступлением ночи подымался настоящий бедлам и джунгли не замолкали до рассвета. Изредка нам попадались дикие сливы и бананы, иногда — несколько спелых папай или манго. Обычно же те орехи и фрукты, что мы видели, росли на верхушках очень высоких деревьев и были доступны лишь птицам, обезьянам и ящерицам.

Но иногда, после долгих однообразных дней, мы вдруг оказывались среди буйных красок и бьющей ключом жизни. Казалось, что мы перешли какую-то невидимую границу и попали в совершенно иной мир, в настоящие джунгли, как их представляет большинство людей, сверкающие щедрыми красками, с роскошными цветами, дремлющими среди темной зелени, и с неумолкаемым гомоном великолепных ярких птиц. На низких ветках сидели длинношерстные обезьяны коаита и печальными глазами внимательно и серьезно разглядывали нас, пока им не приходила в голову мысль об опасности, и тогда они пускались в позорное бегство.