Уилл Рэндалл - Год в Ботсване
— Привет, я Грэхем. Вы ведь Уилл? Мне рассказал инспектор. Мы ожидали вашего прибытия. Нев говорил, что вы в пути. — Южноафриканский акцент улавливался безошибочно.
— Да, здравствуйте.
— Слышал, у вас сегодня были неприятности. Как самочувствие? — Он улыбнулся. — Боюсь, не слишком удачное начало жизни в Касане, да?
— Да, вы абсолютно правы. Я здорово влип. Хотя я на самом деле и не уверен, что пробуду в Касане долго. — Меня вновь начали одолевать ужасные сомнения. И зачем я вообще сюда приехал? — Знаете, мне, возможно, скоро придется возвращаться, да.
— Вы ведь британец? Я сам какое-то время провел за границей. Масса впечатлений. Вам нравится Африка? — Грэхем как будто и не слышал, что я только что сказал.
— Да, за исключением сегодняшнего происшествия, все было просто поразительно.
— Вот как?
— Что как?
Грэхем как будто снова пропустил мою реплику мимо ушей. И лишь через некоторое время я понял, что южноафриканское «вот как?» является весьма распространенным выражением, обозначающим интерес к сказанному.
— А чем вы занимаетесь дома?
— Ну, — ответил я растерянно, наблюдая, как заключенные в сопровождении охранников гуськом бегут к одному из довольно мрачных на вид строений в задней части территории тюрьмы. — Ну, вообще-то я всего лишь учитель, а сейчас вот взял небольшой отпуск.
— А, вы учитель? Вот как? Я, честно говоря, не совсем понял, что Нев имел в виду: то ли вы профессиональный учитель, то ли просто волонтер. Это замечательно. — Судя по всему, Грэхема очень обрадовала новость, и я непонятным образом вновь испытал воодушевление, которое было угасло из-за моего в некотором роде бурного прибытия. — Знаете, вы сможете нам здорово помочь. Нев, наверное, сказал вам, что я директор местной школы. Мы приехали сюда из ЮАР по контракту на два года. Моя жена тоже здесь преподает, а мои девочки учатся в местной школе — одна в подготовительной группе, другая в пятом классе. Может, заглянете посмотреть, как мы тут устроились? — спросил он невинно. — Наверняка это вас заинтересует.
— О да, звучит весьма заманчиво, — ответил я бодрой тут же вспомнил о насущных проблемах. — Дело вот в чем, мне еще нужно определиться с ночлегом.
— Вот как? Что ж, это легко уладить. Можете остановиться у нас. Комнат в нашем доме много.
— Правда? Вы так добры. Я не причиню вам неудобств, вы уверены?
— Ни в коем случае! А потом вы сможете осмотреть школу.
— О да, здорово. Это было бы замечательно.
Нет, все-таки я неисправим.
Распрощавшись с жизнерадостным, хотя и немного перегревшимся инспектором и его сержантом, который то и дело с гримасами хватался за лодыжку, я перетащил свой рюкзак в новенький японский «универсал» Грэхема и забрался внутрь сам.
Пока мы ехали по шоссе к городу, Грэхем расспрашивал меня о моем учительстве в Великобритании. Я описал ему в общих чертах причины своего неожиданного и случайного появления в Касане, что, кажется, развеселило моего спутника неимоверно. Очень скоро наш разговор принял дружеский характер — разговор двух учителей, двух увлеченных своим делом педагогов.
— А что тебе известно о Ботсване, Уилл?
— Если честно, очень мало… — Я перерыл всю библиотечку в автобусе, но так и не нашел ничего, что повествовало бы об этом уголке континента.
Грэхем же, как я уже начинал понимать, был из тех людей, кто с жаром хватается за все новое, со смаком выжимая его досуха, и его познания о Ботсване были практически энциклопедическими. Увы, здесь я оказался не на высоте, так что диалог превратился в монолог. Я взял себя в руки и приготовился внимательно слушать.
— Итак, обратимся к истории. Вернемся в прошлое.
Опытный рассказчик, Грэхем быстро очаровал меня, широко распахнув передо мною двери понимания этого нового мира.
— Слышал наверняка о бушменах? Безобидный народ. — Он не ждал ответа и не обратил внимания на мое уклончивое вращательное движение головой. — Иногда их называют сан — «народ, не умеющий возделывать землю», ибо исторически, да и до сих пор, они — охотники-собиратели. Часто бушменов называют здесь басарва, хотя это и считается несколько уничижительным, поскольку означает «народ ниоткуда». Некоторым из них, как я знаю, по душе, когда их именуют нкоакое — «красный народ», по цвету земли. Ты непременно многое о них узнаешь, пока будешь жить здесь. Как бы то ни было, считается, что они населяют территорию Ботсваны по меньшей мере уже тридцать тысяч лет. Бушмены, очевидно, коренной народ юга Африки. За ними последовали койкоин — которых белые называют готтентотами, — а позднее и племена банту, мигрировавшие из северо-западных и восточных районов Африки где-то в первом или втором веке нашей эры. Все они обосновались здесь, в долине реки Чобе. — Тут Грэхем наконец перевел дыхание и ушел в себя, рассеянно уставившись в окно автомобиля — чем несколько привел меня в замешательство, — словно видел перед собой бескрайнюю панораму истории. Нам едва удалось избежать наезда на нескольких ослов, не отличавшихся особым знанием правил дорожного движения, и потом он вновь помчался в волнах вздымавшейся пыли.
— Эти различные группы, включая и доминирующих тсвана, — продолжил Грэхем вскоре, — на протяжении восемнадцатого века проживали за Калахари небольшими группами и существовали относительно мирно. Все разногласия разрешались посредством дробления: недовольные просто снимались с места, собрав свои немногочисленные пожитки и скот, и удалялись, чтобы найти новую родину, где отношения с соседями будут подоброжелательнее.
К несчастью, к началу восемнадцатого века все пригодные для пастбищ земли на границе Калахари скотоводами были уже заняты, и мирное разделение перестало быть практическим разрешением разногласий. Усугубила положение и высадка европейцев на мысе Доброй Надежды — их экспансия на север, с «палками, которые стреляют огнем», практически поставила бушменов на грань вымирания. При последующей агрессии с юга и запада, после объединения в 1818 году племен зулусов, разрозненные тсванские деревни оказались весьма уязвимыми. В ответ тсвана перегруппировались и впервые начали образовывать высокоструктурированные общества. И вскоре каждое тсванское племя уже управлялось потомственным монархом, а его подданные проживали в централизованных городах и окружающих их деревнях.
Законопослушность и устройство обосновавшегося в городах ботсванского общества поразили христианских миссионеров, начавших прибывать сюда в начале девятнадцатого века. Никто из них, в том числе и великий Ливингстон, кажется, так и не произвел впечатления на тсвана — обратить удалось только малое количество местных жителей, — хотя миссионерам и случалось давать советы, порой ошибочные, касательно отношений с вторгающимися европейцами. Тем временем буры предприняли свой «Великий трек» по реке Вааль, по пути пересекая территории тсвана и зулусов и всячески насаждая им законы белых. Многие тсвана пошли работать на бурские фермы — как правило, не по своей воле, и совместная жизнь тут лишь очень редко была безоблачной: в качестве протеста против беспорядочного насилия и гонений часто вспыхивали бунты. К 1877 году враждебность достигла такого уровня, что Британия выступила с аннексией Трансвааля и объявила Первую англо-бурскую войну. Буры немного отступили, признав на словах Преторский договор 1881 года, но в следующем году вновь вторглись на территории тсвана, вынудив последних снова просить защиты у Британии. Когда же из Лондона последовали лишь кое-какие обещания, некий миссионер, Джон Макензи, — друг короля бангвато Кхамы Третьего из Шошонга, одного из немногих обращенных в христианство, — начал кампанию от лица тсвана. Вскоре Макензи стал уполномоченным по провинции, на какое-то время всё наладилось, и, самое главное, буры держались на расстоянии.
