Жюль Верн - Возвращение на родину
— Не отчаивайся, Ирма, — увещевал я ее, — не надо!.. Еще не все потеряно! До тех пор, пока ружья не нацелены в грудь человека…
— Наталис!.. Наталис!..
— Да и когда нацелены, Ирма, они могут дать осечку!.. Такое не раз бывало!.. Не убивайся так!.. Господин Жан сумел бежать и скрыться где-то в окрестностях!.. Он живой, и он не из тех, кто даст себя схватить!.. Он выкрутится!
Скажу откровенно, я говорил так сестре с целью вселить в нее немного надежды, а еще потому, что сам верил в свои слова. Очевидно, самое трудное для господина Жана было после нанесенного удара бежать. Итак, ему это удалось, и поймать его, похоже, будет нелегко, если в афишах обещано за это вознаграждение в тысячу флоринов! Нет, я не желал отчаиваться, хотя сестра не хотела меня слушать.
— А как же госпожа Келлер! — сказала Ирма. Да, что-то сталось с госпожой Келлер?.. Приехала ли она к сыну?.. Знает ли о том, что произошло? С ним ли она после его бегства?
— Бедная женщина!.. Несчастная мать!.. — повторяла сестра. — Если она застала полк в Магдебурге, то ей все известно! Она знает, что сын ее приговорен к смерти!.. Ах, Боже мой! Боже мой! Какие страдания ты ей ниспослал!
— Ирма, — увещевал я ее, — успокойся, прошу. Тебя могут услышать! Ты ведь знаешь, госпожа Келлер — стойкая женщина. Возможно, сыну удалось отыскать ее!..
Это может показаться невероятным, но, повторяю, я говорил искренне. Поддаваться отчаянию — не в моем характере.
— А как же Марта? — спросила сестра.
— По моему убеждению, она не должна ничего знать, — ответил я. — Так будет лучше, Ирма. Рассказав все барышне Марте, мы рискуем, что она потеряет бодрость духа. Ведь если бедняжка узнает, что господин Жан приговорен к смерти, что он в бегах, что голова его оценена, она не вынесет этого!.. И откажется ехать с нами дальше…
— Да, Наталис, ты прав! А давай сохраним все в тайне и от господина де Лоране?
— Точно, Ирма. Скажи мы ему о случившемся, — это ничему не поможет. Ах, если бы мы могли пуститься на поиски госпожи Келлер и ее сына! Вот тогда нам следовало бы все рассказать господину де Лоране. Но время у нас ограничено. Оставаться на территории Германии нам запрещено. Иначе мы можем подвергнуться аресту, и я не вижу, какая польза от этого будет для господина Жана… Ну, Ирма, надо быть благоразумной. Особенно — постараться, чтобы барышня Марта не заметила, что ты плакала.
— Но если она пойдет в город, Наталис, ведь она может прочесть афишу! И таким образом все откроется…
— Ирма, — ответил я, — невероятно, чтобы господин и барышня де Лоране вышли вечером из гостиницы, если они даже днем из нее не выходили. К тому же в темноте трудно будет читать афиши. Значит, бояться нечего… Итак, сестра, возьми себя в руки и будь стойкой!
— Я буду, Наталис. Я чувствую, что ты прав!.. Да!.. Я буду сдерживаться! Со стороны никто ничего не увидит, хотя в душе у меня…
— В душе, Ирма, плачь, потому что все это очень печально, плачь, но молчи!.. Это приказ!
После ужина, за которым я старался разговаривать о том и о сем, чтобы, отвлекая на себя внимание, помочь сестре, господин де Лоране и Марта остались у себя. Я так и предполагал, и это было хорошо. Побывав в конюшне, я вернулся к ним и предложил лечь пораньше спать. Мне хотелось выехать ровно в пять часов утра, потому что нам предстоял хотя и не особенно длинный, но очень утомительный переезд по гористой местности.
Все улеглись. Что до меня, то я спал довольно плохо.
События дня без конца вертелись у меня в голове. Уверенность, которую я испытывал во время разговора с сестрой, — а как бы иначе я сумел поднять ей дух! — теперь, казалось, покинула меня… Дела складывались скверно… Вот Жана Келлера уже преследуют, вот его выдают… Так ведь всегда кажется, когда упорно думаешь о чем-то в полудреме.
В пять часов я поднялся. Разбудил всех своих и пошел сказать, чтобы запрягали. Я торопился покинуть Готу.
В шесть часов каждый занял свое место в карете, я тронул вожжи — и хорошо отдохнувшие лошади резво припустили. Незаметно одолев путь в пять миль, мы подъехали к предгорьям Тюрингии.
Тут нас ожидали большие трудности, и ехать надо было весьма осторожно.
Не то чтобы горы эти были очень уж высоки — это не Пиренеи и не Альпы. Однако езда по этой гористой местности для упряжки нелегка, и приходится принимать меры предосторожности. В те времена специально проложенных дорог здесь почти не было. А были просто ущелья, зачастую очень узкие и небезопасные, путь по которым пролегал через поросшие густыми дубовыми, еловыми, березовыми и лиственничными лесами[98]. Отсюда — частые петли, извилистые тропы, когда карета наша едва-едва могла протиснуться между какой-нибудь острой скалой и глубокой пропастью, на дне которой шумит поток.
Время от времени я слезал с козел и вел лошадей под уздцы. Господин де Лоране, его внучка и моя сестра на особенно крутых подъемах выходили из кареты. Все храбро и не жалуясь шли пешком: барышня Марта — несмотря на свое хрупкое телосложение, господин де Лоране — несмотря на свой возраст. Впрочем, мы довольно часто останавливались, чтобы перевести дух. Как я радовался, что ничего не сказал им относительно господина Жана! Если сестра моя, невзирая на все мои доводы, была в таком отчаянии, то каково было бы отчаяние барышни Марты и ее дедушки!..
И без того 21 августа нельзя было назвать удачным днем — путь наш удлинился из-за круто петляющей дороги, так что иногда даже казалось, будто мы едем в обратную сторону.
Может, необходим проводник? Но кому здесь можно было до вериться? Чтобы французы оказались во власти какого-нибудь немца, когда уже объявлена война?.. Нет уж, лучше рассчитывать на собственные силы, чтобы выкарабкаться!
Впрочем, господин де Лоране так часто проезжал через Тюрингию, что ориентировался здесь без особых хлопот. Самое трудное — не сбиться с дороги в лесах. Приходилось держать путь по солнцу, которое не могло обмануть нас, ибо уж оно-то, во всяком случае, было не из немцев.
Около восьми часов вечера наша карета остановилась на опушке березовой рощи, покрывавшей уступами высокие склоны горной цепи. Продолжать здесь путь в темноте было бы крайне неосторожно.
Огляделись: нет не только корчмы, но даже хижины дровосека! Оставалось заночевать в карете или под кронами деревьев.
Мы поужинали имевшейся у нас в дорожных сундуках провизией. Я распряг лошадей. Поскольку у подножия склона была густая трава, я предоставил им пастись на свободе, намереваясь ночью сторожить их.
Я предложил господину де Лоране, барышне Марте и сестре опять занять свои места в карете, где они могли, по крайней мере, отдохнуть под крышей. Моросил мелкий ледяной дождь, ибо мы находились уже на довольно значительной высоте.
