Стефан Кларк - Франция без вранья

Во Франции большой ручной микрофон – это не просто фаллический символ, это знак отличия, позволяющий сказать телезрителю: «Я-то вот на TV, а ты, лапотник, нет». У французов конечно же имеются петельные микрофоны, но они, как полагают, не производят во время вечерней беседы со знаменитостью должного эффекта.

Только если вы будете размахивать серебристой штукой, по виду похожей на огурец, до зрителя дойдет, что вы телезвезда и, следовательно, априори умны, остроумны и красивы.

Французы снимают превосходные документальные фильмы (которые, разумеется, служат средством доказательства – в чем бы то ни было – собственной правоты), а также неплохие телефильмы, особенно детективы, позволяющие сохранять миф о блестящей работе полиции. С другой стороны, французские продюсеры не имеют ни малейшего понятия о том, что такое комедия положений. Да, они ставят их, но это больше положение, нежели комедия. И в основном потому, что телевидение для них не благородное средство выражения, а бледное подобие киноэкрана, нечто вроде почтовой карточки с изображением Моны Лизы. Зачем «зря расходовать» хороших авторов и актеров на такие пустяки, которым жизни ровно на один понюх табака?

Впрочем, такое отношение напоминает отношение во Франции к гамбургеру: это не благородная кухня, но французы втайне при всяком удобном случае уплетают их за обе щеки. Вот сейчас, когда я пишу эти строки, сразу по трем каналам показывают «Друзей», иногда по две-три серии кряду, желая таким образом заполнить зияющие пустоты, образовавшиеся из-за отсутствия приличных французских передач.

О livre[217] можно судить по ее couverture[218]

У французских литературных произведений самое скучное внешнее оформление, с тех пор как Моисей начертал скрижали на камне. Да и то Моисей, вероятно, выбрал для своих заповедей местечко в прохладной тени под серой скалой.

Чтобы заслужить серьезного к себе отношения, у хорошего романа должна быть простая белая обложка без всяких затей, разве что напечатанные мелким шрифтом название книги и имя автора. Допускается только бледно-желтый цвет, поскольку это совершенно безрадостный оттенок, цвет поблекших обоев в захудалом жилище стариков. Все более яркое обесценивало бы таящиеся внутри миры, которые столь важны, что печатание книги на столь низменном, непрозрачном материале, как бумага, граничит со святотатством. Бессмертные истины следовало бы вырезать на стекле, чтобы читатель мог лицезреть их во всей их ослепительной чистоте.

Так, во всяком случае, гласит теория. На самом же деле многое из этой grande littérature[219] – просто merde. Либо ее создают grand auteurs,[220] написавшие один-единственный приличный роман сорок лет назад и с тех пор пережевывающие одно и то же, либо она чересчур смела и экспериментальна, то есть совершенно не пригодна для чтения. Здесь вам непременно встретятся в огромном количестве «Oh mon Dieu»,[221] через край будет переплескивать беспокойство писателя, занимающегося микроскопическими исследованиями взаимоотношений между людьми, только для того, видимо, и предназначенных, чтобы до смерти запугать вас любовью, а попытки новаторского стиля сделают чтение произведения столь же приятным занятием, как извлечение грузовика из засыхающего цемента при помощи век. Напоминает худшие французские фильмы, только без картинок.

Возможно, я в своей критике перехожу границы, но если бы вам довелось внимать задирающему нос французскому романисту, который с иссушающим для интеллекта высокомерием говорит о том, что ему/ей все равно, купит ли кто-нибудь его/ее роман, поскольку важно лишь то, что он/она подарил(а) миру свое произведение, тогда бы вы поняли, откуда во мне что берется.

С другой стороны, во Франции попадаются хорошие книги с картинками на обложках. Например, прекрасные исторические романы и биографии. Да не обвинит меня никто лишь в предвзятости.

Седьмая заповедь. Не знай

Не стоит говорить о войне, атомных станциях, налогах и структурных обследованиях

Во Франции все делается по принципу «вам знать ни к чему». Если обстоятельства не вынуждают, вам ничего и не скажут.

Здесь, бывает, пассажиры часами сидят посреди Франции в остановившихся поездах, глазея на кукурузные поля за окном и гадая, почему же они не едут дальше. Что, сломался локомотив? Или на путях обнаружили бомбу? Путь преградила корова? Или машинист остановил состав, чтобы навестить друга и посмотреть вместе с ним «Тур де Франс»? Ответ они вряд ли получат.

Как-то раз, прилетев в аэропорт Шарля де Голля, я увидел, что сотрудников иммиграционной службы нет на своих местах. Пассажиры с двух самолетов, столпившись в зоне для прибывших, толкали друг друга, пытаясь пробраться поближе к двум пустующим кабинкам и проклиная себя за то, что не догадались сходить по малой нужде, перед тем как покинуть самолет.

Ожидание продлилось целых сорок пять минут, причем за все это время не прозвучало ни одного объявления и не появилось ни одного служащего аэропорта, кому можно было пожаловаться на творившееся безобразие. В конце концов одна женщина, позвонив своей приятельнице, работавшей в кафе при зале вылета, выяснила, что в аэропорту объявлена тревога (кто-то сообщил, что в здании заложена бомба) и всех людей оттуда вывели. Наконец появились сотрудники аэропорта, все бросились показывать им свои паспорта, и никто ни словом не заикнулся о том, сколько времени пришлось провести в ожидании.

Худшие моменты в своей жизни я пережил тогда, когда, поднявшись к себе на этаж, обнаружил на лестничной площадке полицейского в маске, бронежилете и с пулеметом. Во всяком случае, я надеялся, что это полицейский.

– Что происходит? – поинтересовался я, проявив, на мой взгляд, немалую отвагу.

– Вам знать не полагается, – ответил он.

Спорить я не стал.

Иногда французы жалуются на окружающую их повсюду секретность, но у них и впрямь немало такого, о чем бы они предпочитали помалкивать. Они не любят, когда за ними шпионят, – в основном потому, что им есть что скрывать от других.

Во Франции редко увидишь камеру наблюдения, и французы этому чрезвычайно рады. Они уверены, что не попадут в ее объектив, когда нарушат правила вождения, будут пробираться с любовницей в гостиницу, позволят своей собаке сходить на тротуар, сбросят на углу протекающий автомобильный аккумулятор или совершат еще какие-нибудь антиобщественные деяния. Ну и что, если несколько уличных грабежей и угонов автомашин останутся нераскрытыми?