Майкл Пэйлин - От полюса до полюса
Роджер решил, что состояние туалета настолько скверно, что нам следует отснять его. И в тот момент, когда мы появляемся из уборной наружу со всем осветительным и прочим оборудованием, мимо проходит корабельный эконом, аккуратный лысый человек по имени Феликс, наделяя нас очень странным взором. К несчастью, съемку приходится повторить. И снова снаружи мы наталкиваемся на Феликса. На сей раз он положительно встревожен. Но… к обеду уборные уже начищены до блеска.
Феликс — та еще личность. Одетый в блистающие белизной белые брюки и куртку, он не только объявляет об обеде, но и физически направляет потенциальных клиентов в ресторан. И чем дольше ты медлишь, тем настойчивее становится его внимание. Являющихся самыми последними буквально выталкивают к столу.
День заканчивается на палубе: в руке виски с водой, над головой звезды, которым не мешают светить городские огни.
День 41: От Одессы до Стамбула
На палубе в 7:45. К ужасу моему, там оказывается Феликс в состоянии припадка. Полуобнаженный, вращая глазами, он судорожно машет руками перед собой. Не сразу я понимаю, что он делает утреннюю зарядку. Он улыбается в мою сторону, гротескно искривив рот, практически разрезавший его лицо пополам. К счастью, гримаса оказывается очередным упражнением.
Я начинаю сомневаться в том, подлинно ли мы находимся на советском корабле. По радиосети передают Питера Габриэла[14], в меню завтрака значится овсянка. Среди пассажиров числится восемнадцатилетняя девушка из Илюш[15], путешествующая вместе с братом, который целый год учился в Москве. Они только что возвратились из поездки на сибирское озеро Байкал, глубочайшее в мире и до сих пор чудесным образом сохраняющее чистоту. Их описания красоты, чистоты и покоя, царящего в тех краях, полны соблазна для моих ушей.
На «Юности» пятьдесят четыре члена экипажа, на десять человек больше, чем пассажиров. Поведавший нам это первый помощник держится с подкупающей искренностью. Будь на то его воля, он не остался бы в СССР. Некогда он работал с норвежцами, и они спросили его о том, сколько он получает у себя на родине. «Сто тридцать долларов», — говорю. «В день?» — спрашивают. «Нет! В месяц». — Он сухо улыбается.
Я предполагаю, что на 130 долларов в Советском Союзе можно купить больше, чем в Норвегии. Он не попадается в давно известную ловушку:
— Предпочитаю дорогую Норвегию.
Начинаю любить «Юность». Жизнь на корабле имеет невинный, анархический характер. Это как в фильме месье Юло[16]. Облаченный в одни плавки мужчина, называющий себя главным электриком корабля, натыкается на меня на главной лестнице. Он еще не просох после душа, однако стремится узнать, всем ли мы довольны. Я спрашиваю его о том, почему мы идем всего на восьми узлах. Он обдумывает вопрос, капли катятся по его телу:
— Собственно говоря, а кто здесь спешит?
Наиболее странной становится встреча с очаровательной Любой, хозяйкой бара. Я обнаружил, что на носу нашего корабля устроен плавательный бассейн шести футов длиной и пяти шириной, а на самом деле большой контейнер, изнутри застеленный удерживающим воду брезентом. Глубокий и мелкий концы бассейна то и дело меняются местами с каждым креном судна. Размеров его едва хватает для того, чтобы вместить взрослого человека, поэтому, заметив спускающуюся ко мне аккуратную фигурку Любы, я принимаю вид безразличного британца на отдыхе, которого ничто не способно удивить — даже купание в наполненном водой упаковочном ящике вместе с русской барменшей. Однако Люба решила развлечься: плеснув в меня водой, она говорит, что имя ее означает по-русски «Атоге… любовь».
Бултыхаясь в налитом в ящик фрагменте Черного моря, мы с Любой заводим разговор о школах, детях и о том, как мы скучаем без наших родных.
Турция
День 42: Стамбул
Проспав часов десять, просыпаюсь с ощущением, что машины — если таковое возможно — замедлили ход. Отодвинув занавеску, вижу, что мы всего в нескольких сотнях метров от суши. Расставшись с Черным морем, мы находимся уже на половине Босфора, извилистого 18-мильного пролива, ведущего в Мраморное море, далее в Эгейское, а потом и Средиземное. На палубе Роджер обдумывает перспективы двухнедельного отпуска, после которого он готов догнать нас в Египте.
Все стало совсем другим по сравнению с недавно оставленной нами страной. На зеленых берегах стоят кипарисы и минареты, строятся дома, многие из которых увенчаны спутниковыми тарелками. Цепочки частных машин пробираются по тесным прибрежным дорогам, между жилыми домами с балконами с одной стороны и белыми корпусами яхт — с другой.
Крепость Румели Хисари
Первый мост через Босфор
Здесь «Юность» выглядит такой, какой и должна быть — неухоженной, набитой людьми бедной родственницей, неким недоразумением посреди процветающей капиталистической неофилии. Она похожа на сам Советский Союз — неэффективный, скверно оборудованный, но полный характера. Не могу дождаться, пока нога моя ступит на эту землю, однако понимаю, что мне будет не хватать мисс Любы, Феликса и мокрого старшего электрика.
Мы неторопливо движемся мимо 540-летней оттоманской крепости Румели Хисари, все взволнованы. Девушка из Илкли сегодня узнает результат, с которым сдала свой экзамен второго уровня сложности, учитывающийся при поступлении в университет. Двум афганцам, ехавшим через Россию, чтобы завести свое дело на западе, придется впервые столкнуться с коммерческой реальностью. Первому помощнику предстоит с тоской созерцать блеск капитализма, прежде чем вновь повести свой корабль в разваливающуюся на части страну. Один только Феликс невозмутимо крутит из стороны в сторону головой, расшатывая позвонки и словно пытаясь повернуть голову на все 360 градусов.
Вход во дворец Топкапы
Изящный пролет первого в истории моста, соединившего два континента, взмывает над нами, когда впереди появляется несравненный небесный профиль Стамбула. Этот город, стоящий на мысах и изгибающийся вдоль бухты Золотой Рог, предлагает нам одну из величайших городских панорам мира. Хотя в ней присутствуют и современные здания, общее впечатление изящества и гармонии создается мечетями, скоплением куполов и окружающих их минаретов, вонзающихся в небо, словно оборонительные ракеты, и красотой улегшегося на холме дворца Топкапы, уводящей глаз к крепостным стенам старого города и кишащим в гавани переполненным паромам.
