Питер Мейл - По следу Сезанна
Он указал на сыр, и официант отрезал ему кусочек — зрелый, сочный и нежно-маслянистый.
— Аvес ça, monsieur? [29]
Пайн выбрал канталь и маленький шарик chèvre [30], заказал к сыру бокал красного вина и стал с интересом наблюдать, как делает свой выбор Андре.
— А вы? — спросил он. — Вам здесь, похоже, нравится, и вы знаете язык. Разве не славно было бы работать в своей маленькой студии в Париже? Или даже в Ницце? Вам ведь не надо каждый день являться в офис.
— Я последнее время подумывал об этом, — признался Андре, любуясь портом. — Но вся хорошая работа сосредоточена именно в Нью-Йорке. По крайней мере, так было еще две недели назад. Он вкратце поведал Сайресу о холодном душе, полученном от Камиллы и «DQ».
— Как только я вернулся с Багам, она перестала отвечать на мои звонки, — заключил он.
Сайрес нахмурился над своим камамбером:
— Это интересно. А она случайно не знакома с Денуайе?
— Ну, вообще-то знакома. В прошлом году мы ведь были у него вместе. Но с тех пор она ни разу не упоминала его имени.
— А вам не кажется странным, что это случилось практически одновременно? Сначала вы видите что-то, чего вам не полагалось видеть, а потом… — Сайрес выразительно провел пальцем у себя по горлу.
— Не знаю. Скорее всего это просто совпадение.
— Чем старше я становлюсь, тем меньше верю в совпадения, — задумчиво произнес Пайн.
* * *В Купер-Кей Бернар Денуайе делал свои ежедневные пятьдесят кругов кролем и сильно нервничал. Звонок Клода разбудил его в шесть утра и совершенно выбил из колеи. Сначала он думал — вернее, надеялся, — что это жена решила сделать ему сюрприз, отремонтировав гостиную. Но выяснилось, что Катрин ничего об этом не знает и никогда в жизни не слышала имя Пейсли.
Он добрался до края бассейна, развернулся, на мгновение погрузившись с головой, и поплыл в обратную сторону. По дну, под слоем холодной воды, плыла его темная тень. Если план Хольца не сработает, у него будут серьезные неприятности. Все было так хорошо придумано. Его Сезанн потихоньку меняется на очень хорошую копию, оригинал выгодно продается, а деньги надежно прячутся в швейцарском банке. Никаких налогов на наследство и достаточно наличных, чтобы покрыть эти непредвиденные потери из-за неприятностей с банком Лионский кредит. И вот пожалуйста! С какой стати молодой фотограф так заинтересовался этой историей, и кто такой, черт возьми, этот Пейсли? Он закончил дистанцию, накинул махровый халат и пошел к себе в кабинет звонить.
На этот раз Рудольф Хольц не спешил его успокоить. Он и сам очень встревожился и, завершив разговор, поспешно слез со своей монументальной кровати. Этот фотограф начинал действовать ему на нервы. Хуже того — он становился опасным. Хольц побрился, принял душ и с чашкой кофе устроился за кухонным столом, чтобы хорошенько подумать. Разработанная им схема казалась такой надежной и вот уже два года работала без сучка и задоринки. Как и всё лучшие аферы, она была предельно проста. Камилла через свой журнал получала доступ в самые богатые дома мира. Она могла проводить в них часы и даже дни, ходить по комнатам, буквально забитым произведениями искусства, знакомиться с хозяевами и слугами, делать сколько угодно снимков и заметок. В итоге в ее журнале появлялась предсказуемо приторная статья, но это было всего лишь фасадом.
Помимо сбора материала для статьи, Камилла должна была узнать еще две вещи, о которых, разумеется, не писалось в журнале. Во-первых, она выведывала график передвижений хозяев, даты их отъезда на Карибы и возвращения с горнолыжных курортов, а во-вторых, выясняла все, что могла, об охране и сигнализации, которая частенько оказывалась устаревшей и на удивление примитивной.
Хольц, вооруженный этой информацией, инструктировал своих специалистов: художника и «менялу». С выбранного произведения делалась копия (с Голландцем ему, надо сказать, повезло — он оказался истинным гением), а когда владельцы уезжали на юг или на север, «меняла», тоже в своем роде художник, пробирался в дом и менял подлинники на копии. Только самый пристальный и опытный глаз мог бы заметить подделку. Оригинал находил себе новое пристанище в банковском сейфе или в токийском пентхаусе, а швейцарские счета Камиллы и Хольца увеличивались на кругленькую сумму. И никто ни о чем не догадывался. А в этом случае с Сезанном сам хозяин добровольно сотрудничал с ними, и, казалось бы, риска нет никакого. Казалось.
Размышления Хольца прервала Камилла, вернувшаяся из спортзала в темных очках, трико и шиншилловой шубе по щиколотку — премия за последнюю удачную сделку. Она наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Что за скорбь, дорогуша? У тебя такой вид, будто горничная сбежала с твоим Ренуаром.
Она достала из холодильника бутылку «Эвиана», бросила в стакан ломтик лимона и, только закончив с приготовлением завтрака, сняла наконец шубу.
Обычно вид Камиллы в трико оказывал на Хольца стимулирующее воздействие, и нередко он вынуждал ее сразу же проделать вторую серию упражнений, но сегодня ничего подобного не приходило ему в голову, а хорошее настроение подруги не на шутку раздражало.
— Этот твой чертов фотограф — он опять сует нос в чужие дела!
Камилла сняла черные очки — верный признак озабоченности.
— Я тут ни при чем, дорогуша. Я не разговаривала с ним уже две недели, как ты велел. Что он еще натворил?
— Вломился в дом Денуайе с каким-то типом по имени Пейсли, якобы декоратором. Знаешь такого?
— Никогда не слышала, — подняла брови Камилла. — Он точно не из первой двадцатки — их я всех знаю.
— Первая двадцатка! — пренебрежительно фыркнул Хольц. — Кучка торговцев тряпками.
— Они бывают нам очень полезны, Руди, и ты прекрасно об этом знаешь! — возмутилась Камилла. — А некоторые из них — мои ближайшие друзья. Джанни, например, или тот душка с трудным именем — никак не могу его запомнить.
— Клал я на твоего Джанни. — Хольц сердито постучал по столу пальцем. — Разберись с этим твоим фотографом, да поскорее, пока он не втравил нас в неприятности.
Камилла, которая как-то после ланча провела с Джанни пару часов у него в отеле (и, кстати, все было очень мило), сообразила, что дело серьезное и легкомыслие тут неуместно.
— Дорогуша, я уже опаздываю, — виновато сказала она, взглянув на свои спортивные часы (менеджер в «Картье» уверял, что они потонепроницаемые). — Что мне с ним сделать?
— Сделай так, чтобы он убрался как можно дальше. Если не сделаешь ты — сделаю я. Мне больше не нужны сюрпризы.
* * *Камилла смотрела в затылок шофера и покусывала нижнюю губу. «Думай, дорогуша, думай, — торопила она себя. — Глаза у него, конечно, божественные, но разобраться с ним придется».
12
Во Франции им больше нечего было делать. Сайрес поменял билет так, чтобы они вместе с Андре возвращались домой прямым рейсом из Ниццы. Обоим не хотелось расставаться с Францией, но в то же время не терпелось попасть в Нью-Йорк.
По предложению Сайреса перед отъездом в аэропорт они заглянули на рынок и добрых полчаса с наслаждением выбирали там припасы для пикника в воздухе. Едва заняв свое место в салоне бизнес-класса, Пайн вручил стюардессе полиэтиленовый мешок с копченой лососиной, набором сыров, свежими багетами и бутылкой белого бургонского.
— Это наш ланч, — объяснил он. — Когда придет время, будьте добры подать нам его.
Стюардесса нахмурилась, но Пайн не дал ей возможности возразить:
— Вы такая милая девушка, — широко улыбнулся он. — У нас, видите ли, очень чувствительные желудки. Да, и проследите, пожалуйста, чтобы вино не замерзло, а просто охладилось.
— Просто охладилось, — серьезно кивнула девушка. — Понятно.
Глядя, как она удаляется по проходу, Андре удивлялся, почему не додумался до этого раньше. Несмотря на все потуги авиакомпаний и поваров, блюда, именуемые в меню телятиной, бараниной, морепродуктами, фрикасе или жульеном, всегда имели одинаково размороженный, пресный вкус. Да и вина, даже «специально отобранные нашим опытным сомелье», редко соответствовали своим этикеткам.
— Вы часто так делаете, Сайрес?
— Всегда. Странно, что и остальные не поступают так же. В самолете можно пить только коньяк или шампанское. Их трудно испортить. Кстати, вон несут бутылку. Вы как?
Стоя на взлетной полосе, «Боинг-707» уже разминал мышцы, готовясь оторваться от земли. Двое компаньонов пили шампанское и смотрели в иллюминатор на кучку провожающих на террасе аэропорта. Впервые за долгое время Андре путешествовал не один, а в компании, к тому же очень приятной, и именно поэтому он особенно остро ощутил свое одиночество. И, надо признать, виноват в нем только он сам. Есть ведь Люси, прелестная и пока еще свободная Люси, а что он сделал, чтобы приблизить ее к себе? Звонил из разных аэропортов и оставлял на милость типам в красных подтяжках. Андре как раз решил, что это надо менять — немедленно, как только он прилетит, когда Сайрес, словно подслушав его мысли, спросил:
