Годзюон - Нина Гладкова
Я покупаю посреди праздника. Не спеша, между чаем и фотографированием. Поэтому никогда не покупаю в Синдзюку или Уэно. Там не моя Япония. Хотя ассортимент товаров в Синдзюку, где находится самый большой универмаг Азии, разнообразнее, чем на Гиндзе. И уже ничего не покупаю в России, без крайней необходимости. Потому что в отношениях между покупа-
телем и продавцом в России, в отличие от Японии, властвует другая традиция. Продавцы России и Европы не чувствуют себя функцией и принадлежностью товара, как это должно быть, на мой взгляд. Напротив. Покупатели сделаны для исполнения их несравненного «Я». В журнальных статьях о продавцах лучших московских бутиков, как «ньюстайл» фигурируют мужчины-продавцы модной одежды. Глядя на их самонадеянные лица, я всегда ухожу из магазина. Может быть, эти мужчины кое-что знают о моде, но что может знать о женщине молодой мужчина, занятый только собой?
На Гиндзе же царят другие традиции и, помимо ощущения радости, Гиндза вместе с каждой покупкой показывает мне настоящую Японию в азбучных отношениях купли-продажи.
Так, сегодня, я искала пушистые японские простыни с узором из букв. Самые лучшие простыни, простыни района Кансай, продаются в трёх крупных универмагах центральной Гиндзы — Мацуя, Мицукоси, Мацудзакая. В Мицукоси выбрала «Celine». Дорогие универмаги не держат большого запаса товара, любой товар доставляется по заказу через пару дней домой к покупателю. Но в этот раз я спешила с покупкой, так как из Японии в Москву уезжала моя посылка с мебелью, и мне хотелось положить ещё и простыни. Нужный цвет «Celine» оказался в одном экземпляре плюс выставочный образец. Продавщица — молодая японская женщина с крупными деревенскими чертами лица удобно устроила меня за столиком и начала звонить на склад. Старший продавец бельевой секции немедленно принёс зелёный чай, беспрерывно извиняясь за ожидание. Продавщица сообщает результаты переговоров со складом — простыни будут только послезавтра. Я прошу завернуть мне выставочный образец. Старший продавец немедленно рассчитывает небольшую скидку, не переставая сокрушаться о причиненных неудобствах, и предлагает скорую доставку коробок с простынями на завтра. Я объясняю, что у меня внизу машина, и что я бы хотела увезти покупку сразу, сейчас. Молодая продав-
«РУЧНЫЕ» СУНДУКИ
Желтые камни желтых китайских ручьев. Я складываю их в молочное стекло и добавляю розовое масло. Эти камни долго хранят ароматы.
Я покупаю для дома тёплые запахи розы и амбры. Они приглушают внутри памяти запахи безвременья, прокуренных гостиничных номеров, чужих квартир и вокзалов.
Сейчас я редко бываю в России. Но когда, после долгого отсутствия, отпираю входную дверь, меня встречает запах моего дома. В этом запахе много Японии.
Япония изменила мои представления о необходимом жизненном пространстве, о пространстве моего дома. Изначальное русское стремление к гигантским размерам собственной квартиры выросло до желания жить в грандиозном пространстве нескольких мировых столиц одновременно. В то время как количество квадратных метров частной собственности своё значение утратили. Япония научила меня видеть возможности малых пространств. Для меня ключевое в квартире — это уникальность её месторасположения, изысканный вид из окна, хорошая система вентиляции и предельная избирательность, эклектичность наполняющих квартиру предметов.
Главная болезнь человеческой жизни — излишество. Еды, секса, информации, пространства, декора должно быть много. Оригинальности и минимализма тоже должно быть много. Я часто рассматриваю живьем или в журналах «дизайнерские» квартиры. И что же? Перегрузка! Безмерная перегрузка! Перегрузка смыслами стано-
вится бессмыслицей, перегрузка функциональностью — неудобством. К тому же в жизни моих современников стало больше путешествий и их жилища захламляются папирусами, бамбуковыми занавесками, резными ширмами и «жирными» ампирными диванами. Неповторимые, самобытные предметы в доме это занятно, но это не эклектика. Моя эклектика включает в себя действующую необходимость в этих предметах, использование по прямому назначению.
Недавно, в телефонном разговоре с приятельницей, я вскользь упомянула о том, что никак не получается найти в Токио стол для маленькой московской квартиры. Она долго смеялась, и уверяла, что в Москве сейчас можно найти всё. Пожалуй. В Токио есть далеко не всё. Но здесь есть то, чего нет нигде — настоящая восточная мебель. Когда эти предметы — «предметы, которых нет нигде», приходят в повседневную жизнь, она становится интереснее и свежее, причем в буквальном смысле.
Восточная мебель делается целиком из кири. Кири это дерево, впитывающее влагу и ту неприятную составляющую запаха времени, которая всегда появляется при длительном хранении вещей. Редкостные и очень дорогие кимоно в Японии издавна хранят в ящиках из кири. В кири вещи не стареют.
Я покупаю домой не традиционные шкафы, а восточные сундуки из кири. Эти сундуки — живые. Зимой, присев на теплую крышку, я пью утренний чай и смотрю на застывшую Москву-реку. Они служат мне вместо традиционного шифоньера. Их уютное глубокое нутро вмещает поразительно много вещей. Альянс «необходимого» с «уникальным» и есть эклектика. Я покупаю сундук, кровать или столик не для того, чтобы на них только смотреть. Я покупаю их для того, чтобы с ними жить. Я покупаю их не для того, чтобы потом поменять. Я покупаю их как нестареющее искусство.
Такие вещи не часто встречаются на пути и их покупка, конечно же, случай и событие. Обычно подобные вещи слишком дороги. Я ищу их на распродажах и в антикварных
РЕЙС АЭРОФЛОТА
Рейс «Аэрофлота» Токио-Москва-Париж задерживается по причине неприбытия самолёта из Москвы. В Москве снег. Точнее, снежище.
Я жду в зале регистрации, в токийском международном аэропорту Нарита. Рассматриваю настойчивую очередь из японцев, русских и французов. Вместе с детьми и багажом международная очередь не рассаживается в свободные кресла зала, а ждёт у стойки с надписью «Аэрофлот». Много раз летаю этим рейсом, палитра пассажиров не меняется.
Среди моих соотечественников всегда
