Богуслав Шнайдер - Золотой треугольник
Подобные вещи не исключение и в других странах. Даже в более бдительно охраняемых американских и итальянских тюрьмах умирают нежелательные свидетели (например, убийца Кид Твист Рилее, который в начале 40-х годов начал давать показания против главарей мафии, каким-то чудом умудрился выпасть из окна, несмотря на то что его днем и ночью стерегли семнадцать детективов ФБР). Убийства нежелательных свидетелей или побеги из прекрасно охраняемых тюрем стали составной частью деятельности преступного мира, который за единовременную услугу может заплатить больше, чем заработает за всю жизнь не только рядовой надзиратель, но и сам начальник тюрьмы.
И все же коррупция в Азии отличается своеобразием. Здесь она нечто повседневное, и без знания ее механизма невозможно понять не только закулисную сторону торговли наркотиками, но и политику ряда стран. В Таиланде, например, она связана с индуистским представлением о божественном происхождении правителя, которое пришло сюда из Индии вместе с буддийской культурой. Блеск и богатство для индийского магараджи, для правителей-деспотов государств за Брахмапутрой были неотъемлемой частью их жизни. Правитель обходился с государственной казной как с собственной сокровищницей и выдавал из нее деньги на строительство великолепных дворцов, на содержание гаремов и танцовщиц. По его прихоти возникали и переставали существовать и города. Жемчужины архитектуры вроде Тадж-Махала, чарующие своей нежной красотой, никогда не служили всем: они воплощали мечту или волю одного человека.
Система правления восточных деспотов устраивала европейские колониальные державы. Предприниматели с Запада не были заинтересованы в изменении отношений между восточными правителями и их подданными. Пусть себе богатеют, пусть убивают кого угодно, пусть поклоняются Шиве, Будде, Аллаху или Конфуцию, лишь бы не вмешивались в коммерцию и политику. Так англичанам и голландцам с помощью местных раджей и князьков без особого труда удавалось контролировать империи с огромным населением. Осуществлялось это чиновничьим аппаратом, который тоже постепенно приспосабливался к Востоку.
Новые принципы государственности, ввезенные в Азию колониальными державами (вместе с фабричной технологией и новыми политическими идеями), здесь выродились. Куда делись идеалы материальной незаинтересованности, корректность, сознание общественного долга — то, что составляло суть Просвещения? Попытки подражать древним правителям, в свою очередь, были лишены восточного стремления к мудрости и совершенству. Грубый европейский материализм в соединении с местной традицией деспотического правления породил тяжеловесную систему, основанную на коррупции и вобравшую в себя худшие черты Востока и Запада.
Не случайно в перечне самых богатых людей мира можно обнаружить азиатских государственных деятелей, а ведь многие из них начинали служить простыми офицерами. Рост их благосостояния — часть традиции; если бы они даже захотели уклониться от заведенного порядка, их свергла бы собственная армия. В системе коррупции не может быть честных людей, тем более среди представителей правящей элиты.
Вот как выглядит пирамида коррупции в Таиланде. Основание ее составляет толпа мелких чиновников, а зачастую также офицеров полиции или армии. Эти старательные муравьишки везде и всюду систематически вымогают мзду и делают «подношения» своим начальникам. Им платят деньги и торговцы, и ремесленники, и владельцы фабрик, и таксисты. Не остаются в стороне ни бары, ни каучуковые плантации, ни отели, ни общежития, ни ремонтные мастерские… Правитель, сидящий на вершине пирамиды, урвав львиную часть дохода, остаток раздает приближенным. Последние вознаграждают своих подчиненных, и в конце концов кое-что перепадает и тем, кто копошится у основания пирамиды. Расточительность, унаследованная от предков, — мера величия властителя.
У Миндона, правителя Верхней Бирмы в середине XIX века, были сотни слуг. Шестьдесят слуг носили за ним лакированные коробки с жевательным бетелем, сто — ухаживали за его туфлями. Сорок лакеев заваривали чай. Кроме четырех жен правителя развлекали сорок наложниц.
У маршала Сарита, правившего Таиландом с диктаторскими полномочиями в 1957–1963 годах, насчитывалось уже более сотни наложниц. Будучи весьма немолодым, он, возможно, всех их даже не знал, ведь звание маршала вряд ли превратило его в сексуальный бульдозер. Очевидно, он упивался их количеством, ведь тем самым он ставил себя на одну доску со славнейшими легендарными героями. Кто из обыкновенных смертных способен с ним соперничать? Даже американский президент не смог бы! Даже японцы! Разумеется, он не забывал и о деньгах. Когда он умер, его состояние составляло свыше ста пятидесяти миллионов долларов.
С конца пятидесятых годов система коррупции в какой-то мере приспособилась к новым условиям. Бьющее в глаза богатство уже не в моде: оно вызывает зависть, а не восхищение. Студенты протестуют, назойливые писаки из газет засыпают вопросами. Правда, коррупция не исчезла. Она лишь стала менее заметной. Один из самых крупных доходов — наркотики: борьбой с наркоманией и с нелегальной торговлей наркотиками подчас занимаются как раз люди, извлекающие из этого барыши. Даже обыкновенная облава может проиллюстрировать проблемы, с которыми сталкивается борьба с наркотиками в Таиланде.
Безусловно, не все таиландские полицейские — взяточники и бездари. Кроме отряда полиции капитана Прасада в Чиангмае действуют молчаливые, энергичные парни с неприметными лицами; с одним из таких парней мне посчастливилось встретиться на следующий день.
О хороших не говорят
— Откуда вы знаете мое имя?
Майкл Пауэрс — мускулистый, черноволосый сложил руки на груди и смерил меня подозрительным взглядом, как бы ожидая, что я смешаюсь. Вопрос был вполне логичный. У входа в пятиэтажный дом в центре Чиангмая среди имен квартиросъемщиков не было таблички учреждения, которое он представлял. Лишь несколько посвященных знают адрес и телефон местного отделения Американского бюро по борьбе с наркотиками. Обыкновенная с виду дверь на пятом этаже хорошо защищена: надежный замок, да еще цепочка изнутри. После того как я позвонил, меня долго изучало через глазок невидимое око. Открылась дверь тоже не совсем обычным способом: человек, стоявший за ней, резко дернул ручку и отскочил за угол прихожей на случай, если на пороге окажется гость с автоматом. Наверное, это уже не раз спасало жизнь хозяину квартиры.
— Не удивляйтесь. Привычка. Чиангмай — небезопасный город, — засмеялся американец с оттенком горечи, потом провел меня в большое помещение и усадил в кресло. Помещение представляло собой нечто среднее между комнатой и рабочим кабинетом. На столе из светлого дерева — телефон, пишущая машинка; рядом со столом узкий металлический шкаф — картотека; только кресла и журнальный столик смягчали официальную строгость кабинета. Из соседней комнаты выглянула немолодая темноволосая женщина, окинула меня равнодушным взглядом и прикрыла дверь.
