Генри Мортон - От Каира до Стамбула: Путешествие по Ближнему Востоку

Принято также, хотя в городских общинах коптов не всегда соблюдается, перевозить невесту в дом жениха при факелах, с музыкой, шумной толпой, в которой обязательно есть человек со свечой и охапкой цветов. Это необыкновенно интересный сохранившийся с языческих времен обычай «свадебной помпы», который отцы ранней христианской церкви иногда порицали как слишком шумный и разгульный. Зажженная свеча — это, без всякого сомнения, то, что осталось от факела на римской свадьбе, — его зажигала мать невесты перед началом процессии. Святой Григорий Назианзский в IV веке написал чудесное маленькое послание, в котором просил уволить его от присутствия на свадьбе, ибо страдающему подагрой старику не место среди танцующих, но душой он будет с ними в их развлечениях и играх. Из чего мы видим, что святых иногда приглашали на такие шумные сборища, и приятно представлять себе, как благочестивые отцы церкви благосклонно улыбаются веселящейся пастве.

Коробочка с засахаренным миндалем явно восходила к античности: существовал в Древнем Риме обычай — жених бросал в толпу орехи, пока процессия двигалась по улице. В Древней Греции было принято осыпать сладостями невесту, когда она входила в новый дом. Так что засахаренный миндаль — это счастливое смешение римской и греческой традиций. Совершенно очевидно, что наши конфетти и рис — разновидность этого обычая, хотя настоящие конфетти — это, как и видно по названию — сладости. 

Коптский обряд бракосочетания пришел из эллинистической Александрии, передавался из поколения в поколение, и цепочка не прерывалась. А самый древний обычай — это то, что происходит у двери жениха после церемонии венчания в церкви: невеста должна не только присутствовать при заклании тельца, но обязательно наступить в его кровь, входя в свой новый дом. Это уже не греческое, не римское, не христианское и не мусульманское — это копты унаследовали от своих предков из Древнего Египта.

Глава восьмая

Монастыри долины Вади-Натрун

Я вспоминаю об истории основания первых христианских монастырей в Египте и посещаю коптский монастырь Дейр эль-Барам.

Возможно, следовало ожидать, что египтяне, обратившись в христианство, впадут в крайность и усвоят довольно мрачный взгляд на веру. Во времена фараонов это был жизнерадостный народ. Здесь любили повеселиться, потанцевать, поиграть на музыкальных инструментах, но в то же время этих людей не оставляли и мысли о загробной жизни.

Национальный характер египтян таков, что их вкладом в христианство стало монашество, в основе которого лежит эгоистичная попытка спасти свою душу самоотречением и страданиями. Первые монахи-христиане были египтянами IV века. Они отвернулись от мира и удалились в пустыню, чтобы остаться наедине с Богом и провести жизнь в посте и молитве. Это превратилось поистине в национальное движение. Здешняя земля покрылась отшельническими скитами и монастырями, где обитала существенная часть населения. Молодые и старые, богатые и бедные — все искали духовной жизни. Существовали целые города, например Оксиринх, населенные монахами и монахинями. Вверх и вниз по течению Нила все храмы прежних богов были превращены в монастыри. На склонах одиноких и неприступных гор, на раскаленном песке стояло еще больше монастырей. В пещерах и гробницах тоже поселились отшельники, с ужасом взирали на рисунки, оставленные на стенах их предками.

К концу века правительство вынуждено было поднять налоги, поскольку слишком значительная часть молодых здоровых мужчин посвятила себя монашеской жизни. Этих людей приходилось освобождать и от военной службы. Целые города и области склонялись к целибату — из-за такого отвращения к физической стороне жизни могла возникнуть опасность вымирания народа.

Я думаю, что было бы очень плодотворно изучить влияние на раннее монашество таких факторов, как непомерные налоги, анархия и хороший климат, потому что совершенно очевидно, что так много людей сразу не могли почувствовать призвания к уединенной жизни. Они вряд ли оставили бы своих жен, детей и имущество, если бы мирская жизнь могла предложить им хоть что-нибудь хорошее. Открыв историю IV и V веков, мы видим государство на грани краха, анархию, гражданскую войну, вторжение варваров. Налоги взимались огромные, тирания раздувшегося бюрократического аппарата была нестерпима. Средний класс без социальной поддержки захирел; высшие слои видели, что их имущество постепенно прибирает к рукам государство, которое больше не удовлетворяли обычные налоги. Мелкие земледельческие хозяйства распадались, работники бежали в города, моральные устои шатались, в искусстве наметился упадок. И на фоне всей этой социальной агонии особенно бесстыдно выглядела кучка людей, сосредоточивших в своих руках огромные деньги; рядом с горестями народа отвратительно смотрелись пышные празднества, строительство огромных зданий, пользы от которых становилось все меньше по мере того, как беднело государство.

В отсутствие твердой власти и спокойствия, которое она с собою несет, страна не имела никаких надежд на улучшение своего положения, так что совсем не странно, что множество людей, не найдя защиты в реальном мире, с радостью повернулись к нему спиной и устремились мыслью к тому, что будет после смерти.

И отвернулись они от жизни очень резко. В Скетисе и Фиваиде мы видим развалины и власяницы. Полуголые отшельники воздевали иссохшие руки к Богу в самых пустынных местах мира. Тысячи мужчин и женщин предпочли тяготам жизни в миру существование в пещерах и норах. Едва ли не целый народ старался преодолеть телесные соблазны, чтобы восторжествовал дух. Таким был Египет отцов-пустынников.

Древние египтяне верили, как верят и современные, что в пустынях живут злые духи, и это была одна из причин, по которой именно туда уходили отшельники: они нарочно поселялись на территории сатаны, чтобы испытать твердость своей веры в борьбе с дьяволом. Там они повсюду ощущали его присутствие. Эти люди шли в пустыню вовсе не для того, чтобы избежать искушений. Как раз наоборот — ведь для египтянина того времени пустыня таила гораздо больше искушений, чем город, а искусителям сверхъестественной природы было труднее противостоять.

Отшельник, спасающий свою душу в пустыне, не должен терять бдительность ни на секунду, иначе на него тут же накинутся бесы. Он — как бессменный часовой, охраняющий рубежи своей души. Он всегда на страже, чтобы не просочились вражеские лазутчики, ибо сатана любит засылать к нам своих шпионов. Они приходят переодетыми, иногда даже в одежде святых людей, разговаривают с лицемерным благочестием. И потому всякому отшельнику, если он не хочет быть введенным в соблазн, надлежит за внешней красивостью слов видеть суть вещей. Очень опасным противником была дочь сатаны, в существование которой первые отшельники твердо верили. Эта более чем привлекательная женщина свободно, как и все исчадия ада, перемещалась по пустыне, и отец часто посылал ее именно туда, где прочее его воинство потерпело поражение.