Юрий Иванов - Острова на горизонте
Тимка осторожно вошел в каюту и остановился возле койки, дружелюбно помахивая хвостом. Я ждал. Тим положил голову на край койки и замер, глядя мне в лицо. «Ну как ты? Плохо?…» — спрашивали его все понимающие глаза. «Плохо», — признался я. Тим стал очень медленно поднимать правую переднюю лапу. Положил ее на койку. Потом очень осторожно положил на койку и вторую переднюю лапу. Затем чуть вполз на койку и так же медленно принялся задирать заднюю лапу.
Засмеявшись, я схватил Тимку за шкирку и, подтянув, прижал к себе. Где-то возле моего сердца гулко билось сердце собаки, жаждущей сделать мне добро. Чем-то горячим плеснуло в душу, и я зажмурил глаза… А тоска отхлынула. Ничего! Первый, что ли, рейс?..
Тимка всю ночь спал у меня в ногах, и было очень приятно касаться голыми ступнями его горячего живота и сухого, посапывающего носа…
А через несколько дней наш пес пропал.
Встревоженный Саша обежал весь траулер. Он побывал и в ходовой рубке, и в машинном отделении, обшарил все жилые помещения, кроме кают старпома и капитана. Нет Тимки! Может, он опять свалился в воду? Ну конечно же, лаял утром на чаек, высовываясь между леерами полубака, и рухнул за борт!
— Поискать бы, Фаддей Фаддеевич, а? — сказал боцман капитану. — Ведь Тим что человек.
— Человек? — переспросил капитан. — Кто? Тимка — человек?
— Ну да, Тим, — пробормотал боцман.
Капитан захохотал и… направился в рубку. Судно развернулось. Мы с боцманом взяли бинокли, начали обшаривать горизонт. Матросы толпились на полубаке и пеленгаторном мостике. Увы! Не видно нашего морского пса.
Капитан приказал лечь на обратный курс. С отчаянием на побелевшем лице Саша побрел на корму поискать Тимку еще там, как вдруг дверь каюты старпома распахнулась.
— Что случилось? — хриплым со сна голосом спросил старпом.
Саша ахнул. Между старпомовой ногой и дверью просовывалась добрая морда Тима.
— Ничего. Уже все в порядке, — пролепетал матрос — Тим!
— Прорвался, подлец, и ко мне, — смущенно проворчал старпом, оттесняя Тимку в каюту, а потом просительно добавил. — Сашок, пускай он побудет у меня еще немного, а?..
А время шло. Почти шесть месяцев ловили мы рыбу, Тимка заметно подрос, стал сильнее, выдержаннее. С ним происходило еще немало различных приключений, но все они оканчивались благополучно. Рейс подходил к концу. Настал день, и мы направились в родной порт.
Домой, домой!.. Прошла неделя, другая, и остался позади утомительный путь через Атлантику, мы прошли Ла-Манш, миновали Северное море, Датский пролив, сутки плыли по Балтийскому морю и наконец увидели знакомые силуэты строений своего порта. Вот и берег, судно прижалось к стенке, накрепко пришвартованное к пирсу крепчайшими стальными канатами.
Мы дома! Визжат и прыгают от восторга по дощатому настилу пирса ребятишки, женщины с улыбками шарят глазами по нашим лицам, машут букетами цветов и что-то кричат… Здравствуй, Родина! Здравствуйте все!
И вдруг Тим завыл.
— Он привык к океану, — сказал Саша грустно. — Скучает.
— Ничего, скоро опять в рейс, — сказал я. — Не грусти, Тимка.
Мы действительно вскоре ушли в рейс, но до того, как траулер покинул порт, произошло немало серьезных и опасных для нашего доброго морского пса событий…
Потерялся наш Тимка! Как сказал наш опытный боцман: «Тимку увели портовые псы-бродяги. Они возле траулера шастали!» И Саша припомнил: в один из дней несколько портовых собак появилось вдруг на пирсе возле траулера. Тимка сбежал к ним по трапу, и бездомные псы с большим любопытством стали знакомиться с Тимкой. Они лаяли, дружелюбно рычали, а Тимка просто в восторг пришел. Он носился вдоль траулера, падал на брюхо, взбегал на трап, будто приглашая своих новых знакомых: «Айда со мной, я покажу вам свой траулер!» Идти на траулер псы-бродяги отказались, они вдруг с лаем ринулись по сырому от утреннего дождя пирсу. Вероятно, за ними и увязался Тимка.
Прошла неделя. В каждую свободную минуту Саша обходил порт и звал Тимку, а потом отправлялся на соседние улицы и там искал нашу славную собаку. Но все было напрасно.
…А пса нашел я, случайно. Уж и не знаю, для чего занесло меня на окраину города. Стояли тут небольшие дома, возвышались заборы, и почти на каждой двери или калитке красовались объявления: «Во дворе злая собака». Они выли, исступленно лаяли и скалились на любого прохожего.
И тут я услышал знакомый лай: над забором торчала голова нашего Тимки! Он вспрыгнул на крышу сарайчика и лаял, рвался ко мне. Он узнал меня, узнал!
— Тимка! — крикнул я обрадованно.
Завизжав, он ринулся ко мне, перелетел через забор и повис на цепи, прыгая по земле на задних лапах. Я подбежал к нему, схватил на руки, но тут калитка распахнулась, и вышел высокий угрюмый мужчина.
— Чего фулюганишь? — спросил он.
— Это наш пес, судовой, — сказал я. — У него было медное кольцо на шее и медаль. Где они?
Ничего не ответив, мужчина захлопнул глухую дощатую калитку и с той стороны забора рванул за цепь. Тимка захрипел, я разжал руки, и пес взлетел на воздух. Слышно было, как он шлепнулся во дворе на землю. Мужчина, пробурчав что-то, ударил его, и Тимка залился отчаянным собачьим плачем. Сжав зубы, я замолотил в калитку кулаками.
Мужчина по ту сторону забора опять загремел цепью, видимо, укорачивал ее, чтобы Тимка больше не смог прыгнуть на сарай, а потом там все стихло, и я тихонечко позвал собаку. Тимка отозвался жалобным лаем. Казалось, что он видит меня, и, осмотрев забор, я обнаружил в самом низу дырочку от сучка. В это отверстие Тимка глядел на меня страдающим карим глазом.
— Отдай собаку! — снова крикнул я, возвращаясь к калитке. — Эй, слышишь? Или продай! Говорю же — это судовой пес!
— А скока дашь? — тут же торопливо спросил мужчина. Нет, он не уходил, а стоял у калитки и ждал. — Сто дашь?
— Хочешь часы? Отличные штурманские часы? — спросил я. Не было у меня с собой денег. Сто за собаку? Каков, а? Да и не имел я времени ходить взад-вперед. — Отдай собаку!
— Ты часишки в щелку, а я — пса через забор.
— Держи.
— Скверный ты пес, — сказал я Тимке, когда он наконец-то оказался на свободе. — Сколько волнений нам доставил!
Схватив за ухо, я потрепал его как следует. Тимка терпеливо перенес наказание, а потом подпрыгнул, лизнул меня в лицо и понесся по дороге, а я зашагал за ним. Пели птицы. Небо синим парусом выгибалось над деревьями и крышами домов. На душе было радостно и празднично: бегай, лай, бесись, Тимка! Прощайся с сушей. Нас опять манит и зовет в свои неоглядные, тревожные и волнующие просторы океан.
