Владимир Санин - Белое проклятие

— Превосходная идея! Но дело в том, что командированы они не в Кушкол, а в Ставрополь, по дороге как-то сбились с пути.

— К тому же у них случайно оказались с собой горные лыжи с ботинками, — с усмешкой добавляет Гвоздь. — Добрый день, Анна Федоровна!

— Добрый? Ты смеешься, Степушка! — с веселым ужасом говорит мама, садясь за стол. — Полтарелки, Надюша, спасибо. У дверей инструкторы стоят стеной, на них лезут с кулаками — а ведь интеллигентные люди! Надя, это не борщ — это счастье. Гулиев прячется, не подходит к телефону, в барах столпотворение, я завела сотню новых формуляров, лучшие книги расхватали. Ну почему я не догадалась закрыть библиотеку на учет? Как это ни прискорбно, но в кругах интеллигенции масса прохвостов. Максим, туристы ползут из окон, как тараканы, и почин положила та нахальная вертихвостка из восемьдесят девятого, ее уже два раза ловили!

Гвоздь исподтишка подмигивает: Катюшу с барбосами мы встретили у турбазы «Кавказ» в шашлычной, где они праздновали свой побег. Барбосы обрушились на меня с насмешками, а Катюша разговаривать не пожелала: видимо, не привыкла к тому, что на свидания с ней не являются. Лиха беда начало; лет через десять — пятнадцать привыкнет. Отныне в лице этой компании я имею лютых врагов: дружинники из местных ребят по моему распоряжению препроводили их в «Актау».

Если есть в Кушколе человек, которого все единодушно проклинают, то это трус, паникер и перестраховщик Максим Уваров. Ну, все — это я загнул, с десяток снисходительных кое-как наскребу: мама, Надя, мои бездельники да еще, пожалуй, Хуссейн. Забыл про барменов! У них большой праздник. Вчера вечером я встретил Ибрагима, который вез на санках картонные ящики с коньяком, и мне пришлось отбиваться — так бурно выражал он свою признательность. С барменами наберется десятка два людей, для коих я еще не конченый человек, остальным лучше не попадаться на глаза.

— Дорого ты обходишься государству, Максим, — горько упрекает Мурат, — в большие тысячи. Ты хуже, чем лавина, ты землетрясение!

Я посрамлен, разбит наголову, уничтожен: второй день стоит солнечная, идиллически-прекрасная погода, лучше которой нет и быть не может. Но укутанные целинным снегом склоны, манящие склоны, главная изюминка Кушкола — это тот самый локоть, который нельзя укусить. Вид вожделенных, недоступных склонов приводит запертых туристов в ярость.

— Где их достоинство? — поражается мама. — Когда убегает девчонка, у которой в голове только ухажеры, это еще можно понять, но когда известный композитор и академик, пожилые и почтенные люди, спускаются на связанных простынях с третьего этажа… Максим, учти, они тебя разыскивают! У композитора завтра авторский концерт в Горьком, а у академика в Москве заседание.

— Но я не пою и ничего не смыслю в радиофизике.

— Тебе еще смешно…

Мама на сей раз ошибается: мне решительно не до смеха. Почему, я понять не могу, но со склонов Актау не сдвинулась ни одна лавина. Между тем боеприпасов склоны накопили предостаточно, спусковой крючок взведен и, по моему глубочайшему убеждению, должен быть спущен. До сих пор у нас на Кавказе так было всегда: лавины сходили либо во время сильного снегопада, либо сразу же после него, но ни вчера, ни сегодня этого не произошло, и моя голова пухнет от попыток найти объяснение этому феномену. Надя, которая привезла мне в подарок двухтомник Монтеня, выискала в нем подходящую к случаю мысль: «Чем сильнее и проницательнее наш ум, тем отчетливее ощущает он свое бессилие». Что касается ума, то это написано не про меня, а вот насчет бессилия я совершенно согласен: сколько я ни копался в специальной литературе и в собственном опыте, напрашивался один — единственный вывод — лавины просто меня дурачат, ехидно смеются над жалким человеком, который тщится проникнуть в их непостижимую сущность. Я не верю в оккультные штучки, но отдал бы год жизни, чтоб хотя бы на пять минут вызвать дух Юрия Станиславовича и взять у него интервью.

А ведь Юрий Станиславович предупреждал, что лавинщики — самая неблагодарная профессия на свете: когда мы ошибаемся, из нас делают мартышек, а когда мы правы, этого не замечают («Ваша работа, вам за это деньги платят»). Увы, бывает так, что лишь одно может убедить людей в нашей правоте: большое несчастье.

От этих мыслей мне не становится легче, в худшей ситуации я, пожалуй, еще не оказывался. За мое предсказание Мурат Хаджиев, будь он феодальным владыкой в средние века, отрубил бы мне голову. Вот что я натворил:

1. Остановил канатку.

2. Запер несколько тысяч туристов в помещениях.

3. Отменил занятия в школе.

4. Закрыл въезд в Кушкол и выезд из него.

То есть формально это сделано по приказу местных властей, но — по моей настоятельной рекомендации, с которой они обязаны считаться. Нет, в средние века, пожалуй, Мурат посадил бы меня на кол и был бы по-своему прав.

А пункт 5-й, пока что не осуществленный? Я испытываю непреодолимое желание выселить жильцов из двенадцатиквартирного дома № 23, ибо мне мерещится, что третья лавина может проснуться. Я знаю, что если об этом заикнусь сейчас, меня разорвут на части, но ничего не могу с собой поделать.

Я снимаю трубку и звоню Мурату.

К счастью, о вездеходе Мурат не вспомнил, и я тороплюсь — а вдруг спохватится и отберет?

Пока Гвоздь прогоняет двигатель, а Надя одевается, я выхожу на связь со станцией. Олег выкопал несколько шурфов и произвел анализ взятых оттуда образцов: свежевыпавший снег быстро оседает, в нижележащей толще образуются кристаллы глубинной изморози. Снегомерная съемка показала, что лавиносборы заполнены до отказа, и для него, Олега, загадка, какая сила удерживает снег на склонах. Видимо, не хватает пресловутой соломинки, которая переломит спину верблюду. Обменявшись наблюдениями и туманными догадками, мы сходимся на том, что такой соломинкой может стать либо резкое изменение температуры воздуха, либо несколько дополнительных сантиметров снега. Олег хнычет, что больше на станции ему делать нечего, и просится вниз. Я даю добро, здесь он мне будет нужнее.

Гвоздь в восторге, что Надя тоже едет, ибо со мной можно умереть от скуки — за рычагами я слишком сосредоточен и разговоры не поддерживаю. Гвоздь рассыпается мелким бесом перед Надей, а я на самом малом веду вездеход мимо окон кабинета Мурата и с облегчением вырываюсь на шоссе.

Сначала мы направляемся к поляне у подножия Бектау, откуда открывается обзор почти всех моих лавин.

Попробую нагляднее описать место действия.

Ущелье Кушкол — это трехкилометровая долина шириной в полтора километра, разрезанная вдоль примерно пополам речкой Кёксу, берущей начало от ледников Бектау. С востока и юга долину ограждают отроги Бектау, с севера — хребет Актау; если взглянуть сверху, то ущелье похоже на обрубленную с одного конца ванну — юго-запад свободен, там петляет шоссе на Каракол.