Андрей Сидоренко - Заяабари (походный роман)
Иркутск, в отличие от Новосибирска, своим внешним видом создавал радостный фантом в душе. Чувствуется, что во время строительства города люди о чем-то задумывались, о хорошем. Свидетельство тому наличие центра и места для променада. Есть в городе где погулять и при надобности поводить даму, и покормить ее чем-нибудь несущественным и вредным, вроде мороженого. Но пользы от этого больше, чем вреда потому что дама будет рада праздничной процедуре еды деликатеса. От этого она станет больше любить кавалера и на земле счастья прибавится.
Единственное, на что обратили мое внимание Валера и Глеб, так это на памятники старинного сибирского зодчества.
— Во! — сказал Глеб и показал пальцем на памятник. Я увидел почерневшую деревянную избу без хитростей в архитектуре. Смотрю на достопримечательность, и никак не могу уловить тайный смысл памятника. Ничего, кроме защиты от ненастья, изба не обозначала. Просто состояла из деревянных стен и крыши. Какую такую изюминку спрятали в примитивном строении зодчие с помощью топора, ума не приложу?! И как эту изюминку чуют сибиряки — для меня тоже загадка. Или просто им нечего больше назвать памятником, а любить историю хочется, чтобы не чувствовать себя без роду без племени?
Сибиряки-патриоты собиратели старины! Не принимайте мои рассуждения близко к сердцу. Я и грандиозные европейские памятники архитектуры в грош не ставлю из-за их душевной ненадобности. Милее сердцу мне изба сибирская, вот как эта в окне, но не как памятник, а просто так, потому что памятник — это глупость.
Два года назад я съездил в Стамбуле по коммерческой нужде. Наплевав на необходимость носиться как угорелый по городу, забрел в исторический музей и просидел целый день у саркофага с фараоновской мумией. Саркофаг доставили в Стамбул из Египта турецкие археологи в прошлом веке. Посетителей не было. Я сидел один вместе с тысячелетней мумией в полумраке мраморного зала и пытался понять, зачем фараона вынули из пирамиды и принесли в музей. Какие чувства я должен испытывать, глядя на мумию: восторг и радость или грусть и печаль? Или засушенный фараон должен помочь мне ощутить свою причастность к чему-то великому, к тому, что было раньше и никак до сих пор не закончится? Что во мне должно произойти такого особенного, ради чего надо было раскурочить гробницу и увезти мумию? С таким же успехом можно было играть головой фараона в футбол лишь только потому, что она круглая. Это не история и не уважение к ней — это мракобесие какое-то. Мне стало жаль фараона и совестно за современников.
Люди вложили свой труд и душу в создание монумента, которому придали значение идола или божества. Только в этом его смысл и история. Прошли века, и появились исследователи, которые пытаются докопаться до истины в буквальном смысле и никак не унимаются в своих стараниях. Ребята эти похожи на тех искателей, которые с помощью вскрытия человеческого тела пытаются обнаружить его душу. Ясно как день: вещь она только тогда имеет свое содержание, когда воспринимается целиком. Глупо воспринимать книгу по отдельным страницам и свою любимую женщину по частям.
Возьмите любимую женщину, разденьте ее и положите свою голову ей на живот, обнимая бедра, или что больше нравится. Вам представляются прелести счастья обладания и экстаза. В голове начинает строиться целый сказочный замок на эту тему. Вы строите и строите его, пока пирамида не достигнет неустойчивости и не рухнет, превратившись в прекрасный миг. И снова вы на исходных позициях, как будто ничего не было. Прелесть происшедшего нематериальна и поэтому сказочна.
Сдалась мне эта изба-памятник, если я не могу войти в нее и попить чаю с гостеприимными хозяевами, и порадоваться вместе жизни и сделать мир чуть лучше от совместного добра. К черту все памятники — неочеловеченные вещи, похожие на скорлупу от выеденного яйца!
Еще хуже бывает, когда памятники используются для гордости, а именно для этого они, в основном, используются, для гордости, а не для любви. Это очень плохо, потому что с помощью гордости нельзя увидеть мир дальше кончика своего носа.
Пришло время, и я понял, что мир — это воздушные замки. Все самое прекрасное в жизни — и есть воздушный замок. Из него не сделать памятник.
Наконец, мы приехали и высадились у входа в подвал, где располагался клуб иркутских серфингистов "Байкал серф". Из подвала высыпали юные и не очень члены клуба и помогли перетащить вещи.
Оказавшись внутри подвала, я сразу вспомнил детство, когда мы, пацаны, болели подвальной лихорадкой: мы занимались исследованием подвалов домов и оборудовали там себе из разного хлама гнезда, где собирались и чувствовали себя в уюте и безопасности. Подвал Валеры Горшкова очень смахивал по своему внутреннему содержанию и впечатлению на подвальные гнезда моего детства, только здесь все было оборудовано по-взрослому и, как на пароходе: были даже свои кают-компания и камбуз.
На клубных складах царил душевный хаос из спортивного инвентаря. Доски виндсерфинга разных моделей напоминали сушеные китовые плавники и навевали тоску по тем далеким и теплым местам, где они были изобретены. Сам же виндсерфинг в здешних северных условиях смотрится, как валенки в экваториальной Африке. Но Валера так не думает, он давно, похоже, перестал удивляться такой экзотике и жил с ней по привычке спокойно, как будто народ гонял по Байкалу на серфе еще со времен Ермака. Мне бы такая идея и в голову не пришла, а Валере пришла и оказалась заразительной. Иркутяне — народ горячий и падкий на экзотику. Число поклонников виндсерфинга стремительно растет, так что того и гляди Иркутск превратится в новую мировую столицу удивительного спорта.
Байкальский виндсерфингист Валера Горшков — историческая личность, потому что совершил подвиг: впервые переплыл Байкал поперек на доске с парусом, преодолев 70 км. воды.
Я поселился в кают-компании на полу, рядом с клубным сторожем Сережей Арбатским. Сережа сторожил клуб, потому что жилья своего не имел. Сначала Валера платил ему деньги, а потом перестал. Сережа и так приходил сторожить: деваться ему было некуда. Сережа молод, ему, наверное, 25, работает где-то по компьютерной части и между прочим. Жизнь его здесь похожа на вольную жизнь ковбоя дикого американского Запада. С Сережей Арбатским мы проводили вечера за разговорами про Байкал.
Мне надо было пожить в Иркутске несколько дней для того, чтобы запастись продуктами в дальнюю дорогу и достать некоторые мелочи, которые могли бы пригодиться .
Глеб, любезнейший человек, повез меня на оптовый продовольственный рынок, где было все необходимое и по приемлемым ценам. Во время плавания продукты закупать негде: кругом будет глушь.
