Сергей Марков - Юконский ворон
— Белый Горностай, — говорил он, закрывая глаза, — речка Квильхак похожа на лапу тетерева; лежит она когтями к северу. Пиши!
Загоскин делал слабый набросок на карте. Кузьма вглядывался в чертеж.
— Отведи этот коготь немного вправо… Около него будет небольшое озерко с черной травой. Загоскин не раз удивлялся точности наблюдений Кузьмы. Даже после съемки очертания рек на карте совпадали с описаниями старого индейца.
Набожный Лукин, так же как и Загоскин, тревожился за будущее меховой торговли на Аляске.
— Пушнина наша, господин Загоскин, между пальцев у нас проходит. С востока подбираются соседи-европейцы и через верховых индиан скупают лучший мех. Наши же племена через поморские роды несут пушнину в Коцебузунд, где и продают чукчам. И вы в том правы, что нам надобно бы поставить у Коцебузунда новый редут. И на «переносах» надлежит устроить заграждения вроде «одиночек». Много к чукчам богатства нашего уходит. Индиане так набаловались, что среди них появились воротилы, крупные скупщики, как, например, Тумачунтак. У него по каждой осени собирается по полтораста бобров первосортных; наличного капиталу у него — не менее двухсот сажен бисера… Есть старик, по кличке Заплатка, так у него по сей день на вешалах сотни две оленьих шкур хранится. Вот оно какое дело. Уж ежели среди дикарей, закоснелых в варварстве и невежестве, обозначился свой деятель, то нам приходится ухо востро держать. О сем вы доложите господину главному правителю для принятия достойных мер. Ну, даст бог, справимся и с этим делом. Не дают мне покоя ваши святцы, господин Загоскин. Где это их Егорыч раздобыл? Ну, извините меня, никак Голиаф ко всенощной звонит; мне надо идти службу отправлять. Вас приглашать не смею, с дороги устали. Отдыхайте, я вам велю постель изготовить…
На дворе редута раздавались глухие удары. Когда Загоскин с Кузьмой улеглись на оленьи шкуры, в окне синели сумерки. Пахло древесной гарью и ладаном.
«Чего это он ко мне со святцами привязался?» — подумал Загоскин, засыпая.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
С тех пор как Лукин проводил своих гостей, отслужив в один и тот же день панихиду по креолу Савватию, освящение лодки и напутственный молебен, прошло две недели.
За это время Загоскин и Кузьма не встретили ни одного человека: весной через волоки нет особой нужды ходить, и, очевидно, лишь поздней осенью и зимой здесь идут индейцы с мехами. Еще несколько дней странствий по «переносам», и Загоскин с Кузьмой вновь увидят Михайловский редут. Как болели их руки и плечи! Они обозначали свой путь, как вехами, грудами ископаемых костей и сосновыми и лиственничными крестами на высоких берегах рек. В конце мая путники услышали первые раскаты весеннего грома. Часто над высокими горами трепетали зарницы, и нахмуренное небо светлело от этого трепета. Густые леса, темные озера с низменными берегами, пади и лощины бесчисленных речек лежали между волоками. На этом пути к Квихпаку «переносов» было три. Лодку приходилось нести на плечах через валуны, россыпи щебня и заросли густого тальника во влажных долинах.
…Они спустили лодку в русло речки Тальгик-сюак. Теперь Квихпак был не за горами. Речка была мелкая; крупные гранитные обломки царапали днище лодки, грести веслами было нельзя. Пришлось срезать шесты. Стуча шестами о борта лодки, Загоскин и старый индеец вели ее меж обломков зеленой яшмы и глыб розового гранита.
Путники питались мясом северной сороки и диким луком. И то и другое спасало их от цинги, а рыба давно успела им надоесть.
В ясный, погожий день перед ними открылся широкий, играющий на солнце Квихпак.
— Отец рек нашей земли! — крикнул Кузьма, отшвырнул шест в сторону и взялся за весло. — Греби, Белый Горностай. Мы вошли в Квихпак, слава святому Николе. Погляди, вода всюду морщится — с моря идет чавыча. Я уже вижу впереди Икогмют. И нас увидели! Глазунов стоит на берегу и машет шапкой!
Селение Российско-Американской компании расположилось в редком березовом лесу, прикрытое с севера утесом из базальта и застывшей лавы. Вокруг возвышались голые глинистые холмы, за ними начиналась горная цепь; она уходила в глубь материка. Пусто, голо, неприветливо! Каменные, безлесные горы не казались высокими, потому что простор был огромен и состоял как бы из воды и неба, взаимно отражавших друг друга. Загоскина пугал этот простор. Жизнь в лесах и ущельях выработала в нем привычку видеть все вблизи, и теперь казалось, что нужно какое-то новое зрение, чтобы привыкнуть к созерцанию пространства, в котором терялись даже горы. И человек, стоявший на глинистом берегу, показался Загоскину таким маленьким и ничтожным, что было удивительно слышать его громкий голос. Человек был не больше муравья, а кричал он, как сивуч. Кричал и махал шапкой, делал знаки, чтобы лодка подошла к берегу.
И лишь когда берестяное днище зашумело от соприкосновения с наносами ила, Загоскин увидел, что стоящий на берегу человек очень высок. Он стоял около потухшего костра, вокруг лежали вязанки хвороста.
— Загоскину пристать к берегу! — кричал человек. Обрадованный Кузьма выкинул за борт обглоданные кости сороки и перья дикого лука: в Икогмюте найдется еда куда повкуснее вареных сорок.
— Ну и досталось мне из-за вас… Здравствуйте. С прибытием, — сказал Глазунов, начальник Икогмюта. — Неделю живу на берегу, все глаза проглядел, все вас караулю. Ночью костры жгу. Вам пакет из Ново-Архангельска, что-то очень спешное; сам Егорыч из редута его представил. А там на рейде вторую неделю бриг «Байкал» стоит, верно, вас ожидает.
— Торопятся, — вырвалось у Загоскина, — а ты не знаешь, в чем дело, Глазунов? — Где же мне знать? Наше дело маленькое, приказывают, мы и караулим, — пробасил Глазунов. — Нужны вы стали зачем-то. Может, приказ о награде вышел. Вон сколько вы маялись — на себя непохожи стали. Только насчет награды что-то мне не верится. Нет этого у нас. Колмаков, Малахов, Лукин печенки испортили в дальних местах, повсюду первыми прошли, а какая им награда? Пойдем в избу, отдохнете и пакет получите. Лукин-то все там молится? — И молится, и крестит, — улыбнулся Загоскин.
Великан зашагал рядом с гостями. У него было смуглое лицо калифорнийского креола, жесткие волосы, нависшие над низким лбом, и очень длинные руки. Смелость и находчивость Глазунова были известны всей Аляске. Совсем недавно на него напали ттынайцы с топорами из рогов оленя. Они успели выхватить из рук Глазунова ружье; он спасся тем, что бросил в жаркий костер горсть ружейных патронов.
— Господин Загоскин, — вдруг сказал Глазунов, — разрешите пожать вам руку от всего креольского населения. Такого похода, как ваш, я еще не видывал. Отвагу немалую вы показали. Неловко как-то людей в глаза хвалить, но я вот хвалю. Взять меня, к примеру. Я материк Американский порядком исходил — от Калифорнии до Ледяного мыса… Но и я удивляюсь вам. Спасибо!
