Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Все русские церкви построены по одной и той же модели: это ― пять куполов, четыре малых и один большой; самые маленькие или самые большие, больше или меньше позолочены ― в этом вся разница.
Выйдя из кремля, мы отправились смотреть лавки.
Большая торговля Казани заключается в торговле кожами и пушниной. Никакой город в мире, полагаю, не выделывает кожу так, как Казань; я увез оттуда три-четыре вида изделий рабочих рук ― настоящую диковину: ягдташ, подаренный Яблоновским; патронташ, ружейные ремни и сапоги, которые я запросто купил в магазине и которые даже в России ― кстати, стране превосходных кож ― через 100 лье пути все еще целы, тогда как во Франции результата подобного рода достигают самым бережным обращением с обувью.
После кож идут меха. В Казани находят все меха, от медвежьих шкур до куньих шкурок, от беличьего меха до меха голубого песца. Это сибирские меха. Зверьки с драгоценным мехом отстреляны из ружья. Охотник, чтобы не испортить шкурку, бьет их в глаз пулькой размером в горошину. Что касается крупных зверей, то их бьют, как могут. Один купец рассказал нам, что в числе самых заядлых охотников на медведей была женщина; за пять лет она доставила ему 53 шкуры. Тот же купец ― никоим образом не гарантирую истинность рецепта ― поведал, что один из наиболее распространенных способов в России взять медведя ― медный горшок, расширяющийся книзу. На дно медника, это название национального горшка, кладут мед; медведь, желая отведать меду, старается просунуть туда голову, просовывает, ест мед, но не может потом освободиться от горшка и остается в этом головном уборе. Понятно, насколько такой колпак облегчает задачу взять медведя.
Цена красивой медвежьей шкуры в Казани, какая продается в Москве за 50 рублей и в Париже ― за 400 франков, от 20 до 22 рублей, то есть 80 ― 90 франков. Есть медвежьи шкуры по пять рублей или по пять франков. Относительно шкурок соболя, голубого песца и черно-бурой лисицы скажу, что их цена колеблется в зависимости от периода зимнего сезона и размеров добычи. Но, в общем, нужно иметь в виду, что в России меха более дороги, чем во Франции. Мех ильки[259], каким Нарышкин покрыл дрожки при моем отъезде из имения Елпатьево, в Казани стоил 800 рублей.
Во время своих походов мы столкнулись с ректором Казанского университета[260], что был основан императором Александром в 1804 году. Спасенья не было, и мы должны были следовать за ним в его учреждение.
Казанский университет такой же, как все университеты: в его стенах - библиотека на 27 тысяч томов, которые никто не читает; 124 студента, которые работают как можно меньше; кабинет естественной истории, который посещают одни иностранцы, и в котором содержится, однако, единственный в мире экспонат, один из тех утробных плодов, который Спалланцани[261] столько искал у пастухов Сицилии и который, несмотря на все их старания, они не сумели помочь ему раздобыть; это - монстр с телом козы и головой человека. Но вот этот феномен изучен, и я приглашаю любителей легенд велеть мне рассказать им историю двух скелетов, что находятся в глубине одного из залов и предстают перед посетителями в очень манерных позах. Судорога, что поразила их кости, пояснил ректор, свидетельствует о мучительной смерти.
В России, где нет смертной казни, приговор никогда ничего о ней не говорит; только человека, по его преступлению, осуждают к 500, 1000, 1500, 2000, 3000 ударам батогами. Известно, что самая сильная натура не выдерживает более 2200 - 2300 ударов, но совесть судей спокойна. Жертва не имеет сил выдержать наказание до конца? Это дело ее, а не судей, которые вынесли приговор.
Скелеты, кости которых сохранили экспрессию боли, ― большой и маленький. Они принадлежали двум убийцам, известным преступлениями всей Казанской губернии.
Большой ― дезертир, бежавший из каторжного полка, бежавший с каторги, звался Спайкин.
Маленький, простой крестьянин, с бросающимися в глаза диспропорциями, носил фамилию Беков.
Их добрая фортуна распорядилась так, что они познакомились и оценили друг друга. В результате взаимного уважения родилась ассоциация. Это содружество вылилось десятью годами террора в Казани и ее окрестностях.
Вот каким образом, и по какому случаю, двое сообщников должны были объявить себя несостоятельными.
Под стенами кремля есть придел от одного монастыря. Эта часовенка очень популярна. Изо дня в день монах служит там мессу.
Одному пономарю по имени Федор, вроде бедолаги идиота, было поручено собирать пожертвования во время богослужения. Церковь, пребывая в великой святости, находила пожертвования отменными.
Спайкин, солдат, подумал, что бедный пономарь собирал пожертвования для себя, и что, несмотря на показную нищету, он очень богат.
Федор проживал в лачужке, прилепившейся к часовне.
Однажды монах, придя служить свою мессу, напрасно ожидал пономаря. Когда дольше ждать уже было невозможно, решил пойти за ним в его жилище. Монах нашел его на постели ― окровавленного.
Бедный идиот был очень любим. Так как он не покидал церковь, то в силу некоторых суеверий, унаследованных от Востока, народ смотрел на него как на святого. И увидел, в нем мученика, так трагично покинувшего жизнь. Монахи решили не разрушать это верование, способное только сделать честь их обители. Они выставили тело бедняка для всенародного прощания, но вот, к великому удивлению медиков, тело, избежав трупного окоченения и разложения, и на восьмой день казалось таким же свежим, как в первый. Более того, раны, оставшиеся алыми, продолжали кровоточить. Народ закричал о чуде.
Тщетными оказались все, какие были возможны, предпринятые поиски убийцы, когда, на восьмой день после преступления, один человек предстал перед главным начальником полиции, пришел с повинной как убийца. Этим человеком был Спайкин.
Вот что толкнуло его на такой опрометчивый шаг.
Сначала, в ночь преступления, увидев, что совершил напрасное убийство, потому что у бедного пономаря не было при себе ни копейки, он потерял голову и, кидаясь во все стороны, натыкался на стену ― не мог найти дверь. Тогда убитый приподнялся со своей постели и, протянув руку, показал ему на нее. Такое действо вызвало в нем уже беспокойство посерьезнее первого.
На следующую ночь он проснулся, почувствовав руки мокрыми, и ему привиделось, что они в крови. Тогда он убежал из Казани и укрылся в деревне. Но все повторилось. Потом до этой деревни докатился слух о чуде. На седьмой день один крестьянин рассказал ему самому, что видел тело пономаря, что оно сохранило всю свою свежесть, и что раны продолжают кровоточить.
