Йозеф Кац - Таллин. Любовь и смерть в старом городе
Между тем любой реставратор подтвердит, что это на самом деле так: «монахом» — разумеется, в кавычках — называется полукруглая в сечении черепица, укладываемая сверху. «Монахиней», соответственно, — ложащаяся снизу.
Черепица подобного типа возникла в Средиземноморском регионе еще в античности: на территорию современной Франции, например, она проникла еще во времена наследников Юлия Цезаря и называется чаще всего просто «римской».
До северных окраин Европы древние римляне не дошли. Сюда наиболее архаичный, но одновременно простой в изготовлении и надежный в использовании тип черепичного покрытия попал только в Средние века.
Первыми новаторскую для своего времени строительную технологию предкам нынешних немцев продемонстрировали настоятели монастырей. Потому, наверное, она и получила в немецкой строительной традиции название «монах-монахиня».
Вместе с монахами, пришедшими на земли теперешней Эстонии вслед за рыцарями-крестоносцами, черепица данного типа распространилась в архитектуре таллинского Старого города.
Более того, любая попытка заменить черепицу «монах-монахиня» более современным покрытием крыши жестко пресекается Департаментом охраны памятников старины.
«Красный монастырь»: цвета порока
Услышав на экскурсии, что, мол, сквер перед церковью Нигулисте был в средневековом Таллине своего рода биржей продажной любви, можете смело разворачиваться и идти прочь. «Звон» гид определенно слышал, а вот уяснить его происхождение явно не удосужился: порадовать клиентуру мнимой пикантностью с ощутимым привкусом «клубнички» показалось ему уместнее, а главное — беспроигрышнее и проще.
Действительно, основатель первого в Ревеле театра, Август фон Коцебу, писал о ярмарке, ежегодно устраиваемой на бывшем церковном кладбище накануне Иванова дня: «Но чем здесь наиболее торгуют — это обменом взглядов».
Намека на фривольность в этих словах не было никакого: Иванова, или, как еще называли ее горожане двухсотлетней давности, Липовая, ярмарка негласно считалась главной ярмаркой невест всей Эстляндской губернии.
Сроки ее проведения совпадали с днями ландтага — ежегодного съезда местного дворянства. Отцы семейств, направлявшиеся на него с окрестных мыз, брали с собой в город и дочерей на выданье.
Бродя под сенью лип, и по сей день шумящих у входа в церковь Нигулисте, обращаясь то к галантерейщикам, то к мороженщикам, провинциальные барышни привлекали взор городских кавалеров.
Если улыбка оказывалась благосклонной, а намечающаяся партия, по мнению родителей, — достойной, уже к осени можно было говорить о помолвке, а после Рождества — так и о свадьбе.
* * *Благостная сценка, описанная в духе благопристойной литературы эпохи бидермейера, не должна вводить в заблуждение. Полагать, что любовь в былом Таллине встречалась исключительно чистая, возвышенная и бескорыстная, — откровенная наивность. Тем более что и устная традиция свидетельствует об обратном.
Фольклор торгового и портового города никогда не был столь лицемерным, чтобы скрывать наличие продажной любви и ее неизбежных жриц. Но и в деликатности легендам не откажешь: акцент они делают не на проституции, а на борьбе с пороком.
Самый знаменитый, вероятно, сюжет данного цикла связан с Девичьей башней. В ее первый, а то и в «нулевой», подвальный этаж городские предания настойчиво помещают женскую тюрьму: место заключения проституток в Средние века.
Лет сто тому назад среди горожан бытовала еще одна, более мрачная и, судя по всему, архаичная версия. Согласно ей строители башни никак не могли закончить работы: сколько камней ни укладывали они днем, одна стена за ночь то и дело обрушивалась.
Наконец, старшему каменщику приснился сон: здание не будет завершено, пока в его стены не вмуруют… девушку. Отцы города проявили своего рода «гуманизм» — и вместо порядочной горожанки замуровали проститутку: выдал ее любовник, нечестивый монах.
Те, кому доводилось встретить в Девичьей башне полночь, рассказывают: с этажа на этаж бродит призрак в монашеской рясе — душа монаха, проклятого за коварное предательство замурованной девицей…
* * *Что правда, то правда — тюрьма в Девичьей башне действительно существовала. Проработала она до 1626 года. Но о содержании в ней исключительно особ прекрасного пола ничего неизвестно. Зато известно, что обширным подвалом Девичья башня обзавелась не в седое Средневековье, а лет сорок тому назад — во время приспособления ее помещений под кафе потребовалось спрятать кухонный блок под землю.
Реставраторы, вернувшие фортификационному сооружению его близкий к первоначальному облик, ничего не сообщали об обнаружении в башенных стенах каких-либо замурованных останков — ни женских, ни мужских.
Как ни парадоксально, к реальным девам, девушкам и девицам Девичья башня отношения не имеет. Ее название — плод «народной этимологии», переосмыслившей малопонятный немецкий топоним «Megdheturm» как вполне переводимый «Mädchenturm». Второе, собственно и означает «Девичья башня». Первое же, изначальное ее название несло в себе память о неком Хинсе Мегдхе, домовладельце середины XIV века и, что не исключается, подрядчике работ по возведению самой башни.
Главным фасадом его жилище выходило на нынешнюю улицу Рюйтли. Упираясь в крепостную стену, она перетекает в улицу Мюйривахе, имеющую к истории продажной любви в Таллине самое непосредственное отношение.
* * *«Мюйривахе» с эстонского языка можно перевести как «простенок». По сути, простенком улица Мюйривахе, зажатая с одной стороны линией городских укреплений, с другой — домами небогатых горожан, всегда и была.
Облик узкого боевого хода, тянущегося вдоль крепостной стены и проложенного, прежде всего, для оперативного перемещения защитников города к той или иной башне, она сохранила на большей трассе своего маршрута. Единственное исключение — отрезок между улицами Харью и Вана-Пости, основательно выбомбленный в годы Второй мировой войны и застроенный в начале пятидесятых зданиями, не имеющими ничего общего с масштабами и обликом Старого Таллина.
Ничто не напоминает, что въезд во двор между теперешним Министерством экономики и кинотеатром «Сыпрус» — бывшее место расположения одного из самых своеобразных заведений средневекового Таллина — так называемого Красного монастыря.
Монашескую обитель, как ни странно, тут и вправду едва не возвели. Только церковная реформация помешала созданию в городе монастыря Святой Анны — комплекс зданий в 1522 году передали братству Святого Роха для оборудования в них чумного госпиталя.
