Йозеф Кац - Таллин. Любовь и смерть в старом городе

Вопреки всем историческим хроникам, легенда уверяет, что однажды Ревель подвергся нападению язычников-литовцев. Не сумев взять город, они решили выместить злобу на монастыре Святой Биргитты: располагался он далеко от городских укреплений и был защищен лишь невысокой каменной стеной.

Монахам удалось отбить атаку неприятеля, но язычники захватили в плен всех монахинь. Сын языческого князя, Удо, влюбился в одну из пленниц — юную послушницу, прекрасную Мехтгильду, дочь одного из основателей монастыря.

По наущению отца она пошла на хитрость: согласилась стать женой Удо, если литовцы освободят остальных монахинь. Пока шли переговоры, подоспевшее из-за моря войско разбило отряд незваных гостей, и в плену оказался сам княжеский сын.

Брошенный в подвалы замка Тоомпеа, он тосковал по своей возлюбленной. То ли мышь, то ли крот подсказали ему верный путь к спасению: подговорить соратников по несчастью прокопать на свободу подземный ход.

Усилия оказались тщетными: выбравшись на поверхность как раз у ворот монастыря, он увидел свою возлюбленную в монашеском одеянии. Изменить обету и бежать с княжичем Мехтгильда отказалась.

Год спустя обозленный на христиан Удо вновь появился под стенами Таллина с верной дружиной. На этот раз литовцы были наголову разбиты, а молодой князь остался лежать под трупами.

Подобрали его монахи-доминиканцы. Узнав, что Удо находится в их обители, Мехтгильда воспользовалась подземным ходом — и явилась к нему с самыми чудодейственными снадобьями.

Пораженный чистотой чувств монахини, язычник принял христианство. Со временем он стал настоятелем доминиканского монастыря, а его возлюбленная возглавила обитель биргитток.

Умерли они, как и полагается неписаными канонами мифа, в один день. Тела их вскоре обнаружили в одной могиле — не уточняется только, в котором из двух монастырей.

Легенда о подземном ходе монастыря Святой Биргитты существует и в другой редакции — практически позабытой ныне, но пользовавшейся лет двести тому назад широкой известностью.

Еще бы — ее записал, художественно обработал и издал основатель и директор первого таллинского театра Август фон Коцебу, один из самых популярных и востребованных в России начала девятнадцатого столетия драматургов.

По его словам, дело обстояло следующим образом: отправился доблестный рыцарь на войну — да и сгинул без следа. Невеста воина хранила ему верность до конца, пока, поддавшись уговорам близких, не решила стать монахиней.

Только приняла она монашеский постриг, как жених ее объявился в Таллине. Узнав о случившемся, рыцарь прискакал к воротам монастыря Святой Биргитты, но привратник даже на порог его не пустил: не бывало такого, чтобы монахиня в мир воротилась!

Тогда безутешный влюбленный решился на отчаянный шаг: вместе со своими слугами и оруженосцами он начал копать потайной ход на территории монашеской обители. Работа затянулась на годы — под землей и морским дном пройти предстояло километров десять…

Наконец титанический труд был закончен: поддев плиту каменного пола монашеской кельи, рыцарь оказался в буквальном смысле слова у ног своей возлюбленной. В растроганных чувствах не смогла она отказать жениху — и согласилась на побег.

Потерпеть подобного позора своей обители святая Биргитта не смогла: стоило беглецам пройти половину пути, как с обеих сторон путь им преградили каменные стены. Загробный голос сказал, что освободить их сможет лишь невинная душа.

Таковая вскоре обнаружилась: наместник замка Тоомпеа никак не желал отдавать свою единственную дочь за отважного, но бедного рыцаря. Когда он в очередной раз явился к возлюбленной под покровом ночи, разгневанный отец велел кинуть его в темницу. Дочь же, заподозренную в нарушении добрачной чистоты, отец повелел навек сделать «Христовой невестой» — насильно отдать в монахини. В ночь перед пострижением она истово молилась святой Биргитте — и покровительница монастыря откликнулась ей.

Биргитта, зная о непорочности девушки, сама указала ей спуск в подземный ход и сама вела ее, оберегая от ловушек и боковых ответвлений. Как и было предсказано, стены, перекрывшие его однажды, рухнули — и возлюбленная добралась до своего жениха. Обнаружив молодых людей рыдающими в объятиях друг друга, суровый отец понял: их отношениям покровительствует само небо. Согласие на брак он дал, попросив об одном — никогда и никому не рассказывать, откуда начинается и куда ведет подземный ход.

Для секретного сообщения между городом и монастырем подземный ход якобы использовался до середины шестнадцатого столетия, когда и погиб вместе с самой разграбленной обителью. Хотя, по словам того же Коцебу, привести его в рабочее состояние магистрат и военные пытались даже в 1790 году, когда шведский флот в последний раз появился на ревельском рейде.

Лишь научные раскопки руин монастыря, предпринятые летом 1934 года, установили окончательно: никаких подземных коммуникаций со Старым городом обитель никогда не имела.

На протяжении большей части своей биографии с нарушившими обет монахами и монахинями Таллин, если верить фольклору, обходился жестоко — преимущественно замуровывал.

Безвестные авторы подобных преданий, вне сомнения, были бы удивлены, если не возмущены, окажись они на улице Нунне — напомним, не какой-нибудь, а именно Монашеской — летом 2010 года.

На помосте, поднятом над мостовой до уровня второго этажа близлежащих домов, появилась выполненная из раскрашенного пенопласта фигура коленопреклоненной монахини. «Сестра Эльсабе, оступившаяся» — гласила надпись на «постаменте».

Следы горожанки, насильно отданной родителями в монастырь, но первой покинувшей обитель в годы церковной реформации, вернувшейся в мир и вышедшей замуж за подмастерье сапожника, в городских архивах, увы, затерялись.

Но гротескный памятник, появившийся на свет в рамках Таллинского театрального фестиваля TREFF, дарит надежду: быть может, фольклор станет к влюбленным монахиням и монахам чуть более милосердным?

В конце концов ни одного замурованного скелета в стенах, подвалах и подземельях Таллина за все годы реставрации памятников старины до сих пор, по счастью, так и не обнаружено.

Ни у кого, кроме совсем уж бесчувственных моралистов, тенденция эта сожаления, хочется верить, не вызывает. И, понадеемся, никогда уже не вызовет.

Десятки тысяч монахов и монашек, в крепких объятиях сливающиеся вот уже которое столетие подряд на таллинских крышах, выглядят фантазией средневекового эротомана.