Луи Буссенар - Приключения маленького горбуна
Оркестром служил единственный барабан, который с помощью палочек, летающих с головокружительной скоростью в руках силача, производил такой шум, что легко мог заменить полковую батарею.
Наконец артист остановился, снял ремень, стянул рубашку и брюки и остался в борцовском трико. По рядам прокатился возглас удивления — с головы до пят кожу незнакомца покрывала разноцветная татуировка. Две сложные композиции были запечатлены одна на спине, другая на груди. Взору окружавших открылись не примитивные и грубые рисунки матросов или преступников, а настоящее произведение искусства, терпеливо выполненное мастером своего дела. Кроме «исторических сцен», на этом необычном «полотне» красовались еще различные флаги, изречения, призывы и портреты видных военачальников, как морских, так и сухопутных. Показ сопровождался забавными движениями: мужчина то надувал живот, то напрягал мышцы груди и рук. Довольный произведенным эффектом, артист гордо объяснял:
— Здесь на груди вы видите бомбардировку складов Фу-Чеу — один из славных эпизодов франко-китайской войны[67]. А вот Вольта[68], где можно заметить адмирала Курбе[69] в окружении полководцев из генерального штаба. Это Байард, который позднее собрал во Франции лучших из оставшихся в живых мореплавателей. Чуть выше — его портрет на фоне трехцветного флага.
Любопытство усиливалось. Зрители подходили ближе, чтобы получше разглядеть, и восхищенно охали. Первый успех был хорошим предзнаменованием. Татуэ улыбнулся и, скосив глаза в сторону, прошептал:
— У нас будет хороший сбор!
И он продолжал демонстрировать свою геркулесову мускулатуру.
— Прошу прощения у почтеннейшей публики, что вынужден повернуться спиной. Не хочу обидеть вас, это лишь для того, чтобы вы смогли насладиться не менее славной, но теперь уже мирной сценой из современной истории. Вы видите, дамы и господа, замечательное полотно, представляющее собой въезд в Париж его императорского величества государя Российского, нашего союзника, со своей супругой императрицей. Напротив в парадном ландо[70] покойный президент Французской республики господин Феликс Фор[71]. Смотрите! Смотрите! Подходите ближе, не стесняйтесь! Вот на левой руке портрет знаменитого президента в рамке, его шестнадцатигранная шляпа, монокль[72], орденская лента на белом жилете, серое пальто и белые гетры[73]. Все детали подлинные… Еще портреты генералов, командующих нашей молодой армией…
Успех, произведенный демонстрацией татуировки, возрастал с каждой минутой. Зрители были увлечены. Они и не заметили, что ветер вдруг стал сильнее, а на волнах появились барашки. Похоже, надвигался торнадо[74], один из тех смерчей, которые, внезапно налетая, приносят разрушения и смерть.
Тотор, повернув голову, увидел далеко на северо-востоке большую черную тучу и воскликнул:
— Боже мой! А папа на шаланде в море!
На что Татуэ, пожав плечами, возразил:
— Не бойся, твой отец — самый лучший моряк на свете. Равного ему нет ни на одном флоте мира. Он пережил столько штормов и ураганов, сколько нам с тобой и не снилось.
— Ты прав, но все же мне страшно…
— Я говорю тебе, никакой опасности для него не существует… Надо ведь, чтобы он заработал несколько су, как мы здесь. Только тогда мы сможем поскорее покинуть эту проклятую Америку. Давай, твоя очередь петь романс. Уважаемые дамы и господа! Пока вы любуетесь живописью на коже, которая украшает тело вашего покорного слуги, господин Тотор исполнит песенку «Неси свой горб».
Парнишка! У тебя забавный вид!Чем у тебя мешок набит?Откуда на плече твоем сума?Какой громоздкий груз — сойти с ума!Зерно несешь на мельницу? — Да нет!Зачем булыжник сунул ты в пакет?Зачем взвалил бретонскую волынкуТы на свою мальчишескую спинку?Да это горб!Мой маленький верблюд,Тащить поклажу эту — зряшный труд!Ну что же, хоть повеселишь народ!Мой бедный старичок-горбун,Вперед!
У маленького горбуна был замечательный чистый высокий голос и к тому же превосходная дикция. Он оказался прирожденным актером и сопровождал песню выразительными, комическими жестами. Публика поддерживала артиста. Громче всех, чуть ли не разрывая перчатки по швам, хлопали английские солдаты.
Тем временем ветер усилился. Капустные и кокосовые пальмы сгибались, как тростинки, под его порывами, а море с глухим гулом обрушивало волны на каменистый берег.
Глаза мальчика были прикованы к горизонту. С едва заметным беспокойством он начал петь второй куплет:
Через леса, долины ты идешь.Достойнее, чем герб,Ты горб несешь!Трудна дорога,И жестоко время,Но для тебяТвой горб не бремя.Вперед! Сквозь дождь и ветерШагай, бедняк!Тебе ведь не катить в карете,А добираться так!Мой мальчик-старичок,Никто тебя не ждет,Но ты не плачь! Молчок!Вперед!Вперед!
Как только Гектор пропел последнюю ноту, раздались бурные аплодисменты, крики «браво». И в тот же миг в порту прогремел выстрел пушки, возвещавший о том, что надвигается торнадо. Прозвучали приказы лодкам и небольшим судам, стоящим на рейде[75], незамедлительно вернуться в порт, а кораблям построиться и выйти в открытое море. В мгновение ока сигнал тревоги распространился по берегу. Круг зевак распался, и люди бросились врассыпную, не оставив ни единого су артистам. Трое несчастных не обратили на неудачу никакого внимания. Их мысли были далеко. Сидя на ковре посреди разбросанных приспособлений атлета, они сквозь слезы смотрели на море, которое на их глазах становилось все более яростным и неукротимым.
Прогулочные лодки и яхты[76] с трудом причаливали, давая жуткий крен и прыгая на волнах, как скорлупки. Шаланды[77], которые привозили товар со стоявшего на якоре парохода, возвращались к берегу, рискуя пойти ко дну. Почти всем удалось благополучно завернуть за дамбу[78], где было поспокойнее. Вскоре в открытом море остались лишь одна шаланда да небольшое суденышко, плавающие в тридцати метрах друг от друга и в трех кабельтовых от берега, что составляло приблизительно 600 метров. Любой содрогнулся бы, увидев их в столь бедственном положении. Помощи ждать было неоткуда.
На берегу тем временем собралось около тысячи зевак, которые, предчувствуя катастрофу, наблюдали за разворачивающимися событиями. В шаланде суетились двое черных матросов, а у штурвала стоял белый капитан.
