Мариэтта Шагинян - Зарубежные письма
«Истинно нравственное элементарное образование по самой своей сущности заставляет чувствовать, молчать и действовать. Искреннее душевное настроение и жизненная сила, гармонирующая с этим настроением, по самой природе своей избегают всякого развлекающего лишнего слова. Речь нравственности в общем состоит из одного: да! да! и нет! нет! И чем эта нравственность истиннее и глубже, тем более опа уверена, что все, что сверх этого, то от лукавого»[171].
Молчать, когда царствует болтология всех сортов и видов, начиная с декламаций и поощрений показного ораторского искусства в школе, кончая парламентаризмом!
Чувствовать, когда радио, теле, кино, бесчисленные детские газетки и журнальчики с картинками и всякие «пиффы» и «паффы», «микки и «мукки» — рисуночки в детских отделах больших газет для взрослых — изо дня в день глушат и тупят детское восприятие, отучая от глубокого чувства!
Действовать, когда растущая автоматизация даже у ребят перехватывает трудовые действия, подсовывая им взамен спорт.
И наконец, «да, да» и «нет, нет» — в царстве современного западного мира, учащего «объективной» казуистике: «с одной стороны» — «с другой стороны». Ясно, что швейцарская действительность далеко ушла от своего старого национального типа швейцарца. Но кроме педагогики, воспитывавшей, по Песталоцци, этот малоразговорчивый, практически действующий, цельный тип швейцарца, есть и еще одна историческая черта, подкрепляющая национальную педагогику, — близость к природе. Не забудем, что самая сильная проповедь возвращения к природе, проповедь «натурального человека», прозвучала из уст великого писателя-швейцарца Жан-Жака Руссо. Все это было бог весть когда, воскликнет читатель, чуть ли не два века назад, во всяком случае куда больше столетия… Нашли о чем говорить в век научно-технической революции!
Да, все это быльем поросло… Но вот поздней осенью 1914 года, в первые месяцы первой империалистической войны, я жила в швейцарской интеллигентной семье, снимая у них в Цюрихе крохотную чистую комнатку. Хозяйка моя была молодым врачом, только что стала матерью; с ней жила младшая сестра, почти девочка, и обе они воспитывали новорожденного — совсем не похоже на то, что делалось у нас в таких же семьях. Весь день, с рассвета до заката, не глядя на погоду, маленький человечек лежал в своей люльке-лодочке у крыльца в саду. Его прикармливали чуть ли не со дня рождения соком персика, что приводило меня в ужас. И сам этот малыш, выкармливаемый свежим дыханием сада и светлым соком персика, плюс материнское молоко, сам начинал походить на моих глазах округлостью и золотистостью своих щек на персик. Обо хозяйки служили, мужа первой я почти не видела, обе часто оставляли ребенка в его люльке-лодке под охраной большого, тяжелого на подъем сенбернара, лежавшего у крыльца в дремоте. Быт был у них в доме точный и простой, как часы с кукушкой, и такой же ритмично-немногословный. Все как-то сливалось с чередованием самой погоды и сменой периодов утра, дня, вечера в этой горной части города Цюриха, слегка возвышающейся над озером, среди большого парка. Но совсем недавно, лет шесть назад, впечатление природного ритма, немногословия и чувства связи человека с натуральным ритмом земли я опять пережила в Цюрихе. Это было уже в нижней части города, почти на углу самой шумной торговой «Вокзальной улицы» — Bahnhofstrasse, которую нынешние туристы почему-то смешивают с банковской (Bahn u Bank) и совершенно неверно описывают, — в комнатке безалкогольного отеля, руководимого очень активным «женским союзом», и мне было хорошо, как шестьдесят четыре года назад…
Утекло еще шесть лет, всего шесть лет, и в октябре 1973-го я опять работаю в центральной цюрихской библиотеке, опять живу в маленькой комнатке безалкогольного отеля (Alkoholfrei). Но как все изменилось — и в гостинице, втрое подорожавшей, и в характере хозяев, и в ритме города Цюриха! Страшно стало жить в нем, как почти всюду на Западе. Не успела я приехать и нацелиться опять жить по-прежнему (утром — работа, вечером — дешевый концерт: один франк за вход и сиди где хочешь; или хороший фильм) — как друзья, знавшие мои вкусы, срочно предупредили: не ходи в кино! А концерты стали очень дороги, очень редки, все больше гастроли.
Да, мир в самом крупном городе Швейцарии стал другим. Об этом прежде всего оповещали афиши на больших круглых тумбах Вокзальной улицы. Они оповещали о десятках фильмов, и весь импорт их цинично откровенно, словно зазывая, говорил в многочисленных названиях о сексе, о всех видах и всех метаморфозах секса. Выше я написала «в остронеприятном для глаза свете». Конечно, нигде вы на Западе не убережетесь сейчас от «секса». Но если в названиях французских, шведских, американских фильмов есть своеобразная тонкость и завуалированность, — на цюрихских тумбах, таких еще десять лет назад прилично бюргерских, мне бросилась в глаза словесная грубость и безвкусица. Может быть, именно потому, что немецкий язык в Швейцарии, еще не совсем огрубевший, в нем нет-нет да мелькнет милое швейцарское окончание мягкого «ли» (хютли, штюбли), как изредка улыбнутся мягкие украинизмы и в нашей русской городской речи, видимо, еще не приспособился к западноевропейским циничным словам… В октябре 73-го разве только в одном-единственном кино показывался не секс, а «Последние дни Гитлера», но идти смотреть Гитлера было противно…
Позднее, обжившись опять в когда-то уютном Цюрихе, я убедилась, что тумбы со своими афишами — это еще не так страшно. Ведь даже в официальном центре, Берне, сохраняющем весь свой провинциальный, даже мещанский характер, появляются объявления в серьезной газете «Дер Бунд»: «Кино Форум. Учитесь насладиться сексуальной свободой! Секс за закрытыми дверями. Текст на немецком, французском, итальянском языках» («Der Bund», 22 октября, понедельник, № 27, стр. 51). Не так страшно, потому что «учиться» такому «наслаждению» призывает даже специально учебная газета, в целом помещающая едва ли не самый интересный общественно-политический материал, — «Цюрихский студент». Газета «Цюрихский студент» издается уже полвека; она выходит всего девять раз в год. У меня ее номер от 5 октября. Ее тираж — семнадцать тысяч. К ней приложен довольно объемистый «Концепт», более молодое газетное издание (ему всего два года) с серьезными статьями об искусстве, литературе и профсоюзных делах, руководимых, кстати сказать, «христианско-национальным союзом». Наши обозреватели вряд ли знают эти небольшие издания, носящие чисто местный характер; но, если вы захотите глубже заглянуть в общественную жизнь швейцарского центра, вы сразу узнаете из них о его сегодняшнем дне больше, чем из сотен брошюр и лекций. Узнаете не только плохое! Через плохое, как это всегда бывает, узнаете и хорошее. Но прежде чем рассказать об этой газете, поделюсь с читателем, как я сама через плохие афиши на тумбах узнала хороший фильм в Цюрихе, потому что, вопреки энергичным предостережениям друзей, я все-таки в первый же день (именно день, потому что было два часа дня) попала в кино.
