Путешествия в Мустанг и Бутан - Пессель Мишель
Статус-кво! Какое всеобъемлющее выражение!
Постепенно я начинал понимать, что на свете существует «глупость», которую я непременно должен совершить, а именно отправиться в Тибет. Мысль созрела окончательно, когда меня отправили в Америку учиться в школе бизнеса при Гарвардском университете. Науки, которые я должен был там штудировать, были весьма далеки от чистки бронзовых украшений и упрёков ленивым монахам.
Но я возненавидел статус-кво.
Случай свёл меня в Нью-Йорке с Тангстером Римпоче, старшим братом его святейшества далай-ламы. Сидя рядом в такси, катившем по Второй авеню, я испробовал на нём несколько фраз, почерпнутых у Белла. Потом, к вящему удовольствию моего высокопоставленного знакомого, я принялся считать по-тибетски до десяти. Услышав это, шофёр такси повернулся и в свою очередь просчитал до десяти по-немецки с сильным бруклинским акцентом.
— Я тоже из Старого Света! — гордо сказал он.
Брат далай-ламы чуть усмехнулся. Старый Свет… Тибет — колыбель одной из древнейших цивилизаций на свете, которая существует и поныне.
В тот день я проникся отвращением к такси и воспылал любовью к караванам.
В Штатах кроме брата далай-ламы оказался ещё один тибетец, с которым я начал заниматься языком. Это был миниатюрный семнадцатилетний юноша, сын министра.
Однако мысль о путешествии в Гималаи пришлось вскоре оставить. Разглядывая атлас, я обнаружил в нём королевство Бутан, пребывавшее в гордой изоляции и не имевшее ни с кем дипломатических отношений. Сердце у меня радостно забилось: вот куда следовало направить стопы!
Самолёт доставил меня в Индию, где я узнал, что в Бутан попасть не удастся.
Моё отчаяние немного развеялось, когда я встретил в Калимпонге покорителя Эвереста шерпу Тенсинга. После разговора с ним я решил отправиться с товарищем — Аленом Тиолье — в район Эвереста, чтобы провести там антропологическое изучение шерпов.
Всё. Гималаи приворожили меня, как это случилось со многими, чьей мечтой стало вернуться сюда ещё и ещё раз.
Три года спустя, преисполненный оптимизма, я вернулся в Катманду с женой. И вот после шестимесячного ожидания первая большая удача — разрешение на длительное пребывание в отдалённой провинции Непала — Мустанге…
Первым этапом на пути к Мустангу стал городок Покхара в центре Непала. Долина казалась зелёной от недавно посеянного риса, красные кирпичные домики, крытые соломой, выглядели брызгами на этом фоне. Покхара встретила запахом свежести и горного приволья. Был базарный день, на улицах много народа, Крестьяне в белых брюках и чёрных пилотках, женщины с золотыми кольцами в ноздре, звонкоголосые детишки, быки и лошади смешались в пёструю толпу.
Наш багаж погрузили на скрипучую телегу, и мы двинулись к центру города. Уже у самой цели Таши вдруг дёрнул меня за рукав и головой указал на троих мужчин. То были солдаты племени кхампа. Нет, они не шли, а неторопливо плыли, раздвигая толпу. Каждый вёл в поводу крупную лошадь под седлом, отделанным серебром и крытым ярким ковром. Ростом кхампа были не меньше одного метра восьмидесяти сантиметров, так что невысокие непальцы не доходили им даже до плеча.
Солдаты-кхампа были обуты в громадные ботинки, просторные одежды цвета хаки при каждом шаге хлопали, как удары бича. Как и у всех тибетцев, походка их была тяжёлой — походка людей, привыкших к горам. Но в отличие от тибетцев из района Лхасы лица кхампа были не монголоидными, а с прямым разрезом больших глаз, поставленных близко к орлиному носу; длинные заплетённые косы обмотаны вокруг головы. Во всём их облике чувствовались достоинство и гордость. Цитирую «Грамматику» Белла: «Кхампа — самое храброе племя тибетцев».
Они прошли мимо, не удостоив нас взглядом.
Протащившись пол-Покхары, запряжённая быками телега свернула в боковую улицу и вскоре выехала на зелёную лужайку перед вместительным домом в восточном стиле с оштукатуренным фасадом. Дом принадлежал семейству Сершанов. У меня было рекомендательное письмо от брата короля Непала принца Басундхара к этой знаменитой по всему краю купеческой семье. Сершаны своего рода венецианцы южных склонов Гималайских гор, только они снаряжают не суда в заморские страны, а отправляют караваны с товарами по крутым тропам. Вообще-то их дом находится в Тукуче, довольно большом селении, отсюда в шести днях пути на север. Тукучу называют воротами Непала в Центральную Азию, и Сершаны, как я надеялся, помогут нам пройти через них.
Слуга ввёл в просторную гостиную, где меня встретил приземистый быстроглазый мужчина. Поздоровавшись, он пригласил присесть возле его подушки.
— Вы собрались в долгое путешествие? — вежливо осведомился хозяин.
— Да, в Мустанг, — ответил я.
Молчание.
— Путь тяжёл и неблизок, — заметил после паузы Сершан и добавил, что недавно в Мустанге нашли двух застреленных торговцев. — Дорога стала очень опасной, — продолжал Сершан. — Я могу только самым искренним образом посоветовать вам отказаться от намерения.
Всё это, конечно, настраивало не на весёлый лад. Я поспешил переменить тему и спросил, можно ли найти в Покхаре носильщиков, согласных отправиться с нами.
— Что вы, что вы! — замахал руками Сершан. — Носильщиков до Мустанга вам не найти. Место это расположено слишком высоко. Там жутко холодно, люди могут не выдержать.
Самое лучшее, закончил Сершан, коли мне так уж необходимо попасть в Мустанг, — это дождаться его каравана с грузом соли из Тукучи. Погонщики захватят нас, а в Тукуче, если повезёт, можно раздобыть яков.
Я поблагодарил и ответил, что мы, пожалуй, всё же попытаемся сами отыскать носильщиков.
Калай разбил палатку перед домом Сершана, и мы провели нашу первую ночь по-походному. Утром отправились на базар, где я купил недостающие вещи: керосин для ламп, два компаса и несколько шариковых ручек. Теперь, как мне представлялось, мы были полностью оснащены.
Вернувшись к палатке, мы застали Калая в очередном приступе меланхолии. Выражалась она в том, что Калай вдруг разуверился в своих силах и потребовал, чтобы ему наняли помощника повара. Просьба, на мой взгляд, была совершенно необоснованной: ведь ему предстояло готовить лишь на двоих, не считая собственной персоны. К тому же по прибытии в Мустанг я рассчитывал нанять человека, знающего местные условия. Но Калай, избалованный в предыдущих больших экспедициях по Гималаям, не унимался. Он сказал, что бхоты (тибетцы) не умеют готовить, зато у него здесь есть друг Канса, безупречно подходящий для роли помощника. Оба они из одной деревни.
По слабости характера я уступил. Но когда передо мной предстал земляк Калая, я вздрогнул. Это был худющий человек лет сорока пяти, в набедренной повязке, с изнурённым лицом, одноглазый. Как он сможет идти по горам?
Однако слово сказано, и Канса стал декоративным украшением нашей группы в ранге помощника повара, а при необходимости и носильщиком. Я заметил, что в Мустанге, среди снегов, ему, пожалуй, будет холодновато. Калай живо уцепился за эту мысль и сказал, что помощнику совершенно необходимо купить одежду. В новом обмундировании Канса стал выглядеть приличнее. Впрочем, справедливости ради, скажу, что я ни разу не пожалел впоследствии, что Канса пошёл с нами.
Теперь предстояло найти носильщиков. Часам к четырём благодаря бешеным стараниям Калая у нашего лагеря появилось несколько человек. Они пришли с базара и производили впечатление «тёртых парней», во всяком случае они никак не напоминали обычно молчаливых и аккуратных носильщиков. Предчувствие меня не обмануло.
Всего их было шестеро, а так как у нас было десять мест, я попросил Калая найти ещё четверых. Однако типы с базара тут же согласились взять двойной груз, запросив, правда, совершенно несусветную цену — от 12 до 15 рупий в день, в четыре раза больше обычной платы носильщика в Катманду. Пришлось согласиться, хотя я и не представлял себе, как они потянут такой груз. Самый тяжёлый тюк весил 55 килограммов, а до Тукучи добрых шесть дней пути. Я выдал им аванс, и мы расстались, договорившись, что носильщики вернутся завтра на рассвете.
