В лесах Сибири. Февраль-июль 2010 - Сильвен Тессон
Тайга живет сама по себе, взбегает на крутые склоны и берет штурмом низины. Она никому ничего не должна. Люди с трудом переносят равнодушие природы. Глядя на нетронутые земли, они мечтают распахать и засеять их. Глядя на девственные леса, они слышат звуки топора. И как страдают все эти предприимчивые бедолаги, когда вдруг понимают, что природа может прекрасно обойтись без них. Немногие любят ее бескорыстно.
Ромен Гари в романе «Корни неба» изображает человека, которому удалось выжить в немецком концлагере благодаря тому, что вечерами, лежа на нарах с закрытыми глазами, он представлял себе стада диких слонов. Мысль о том, что где-то в саванне живут эти прекрасные свободные животные, укрепляла его дух и придавала сил. Пока в тайге нет людей, я буду чувствовать себя в безопасности. В ее первозданности есть что-то успокаивающее.
Взобравшись на вершину выступа, развожу костер на краю гранитной глыбы. Пока готовится похлебка, смотрю на безжизненное лицо Байкала — посиневшее, покрытое прожилками, пятнами и наростами.
24 марта
Сегодня утром не могу набраться решимости и встать с постели. Остатки моей воли отправились гулять по безбрежному пространству ничем не заполненных дней. Существует опасность пролежать так в полной неподвижности до самой ночи, восклицая: «Боже, как я свободен!»
Опять начался снегопад. Кругом ни души. Не слышно и звуков моторов. Единственное, что здесь существует, — это время. Я несказанно счастлив, когда появляются синицы. Больше никогда не буду смеяться над старушками, которые кудахчут над своими пуделями посреди парижских тротуаров или посвящают жизнь любимой канарейке. Ни над стариками на скамейках в саду Тюильри, сжимающими в руках бумажные пакеты с зерном для голубей. Общение с животными дарит бодрость.
Читаю «Любовника леди Чаттерлей». К седьмой главе сэр Клиффорд теряет всякую привлекательность и вызывает у бедной Констанции отвращение: «А случись жена рядом в минуту досуга, он тут же заводил нескончаемо долгий монолог: без устали копался в людских поступках, побуждениях, чертах характера и иных проявлениях личности — у Конни голова шла кругом. Долгие годы она с упоением слушала мужа, и вот наслушалась, хватит. Речи его стали ей невыносимы. Как хорошо, что теперь она может побыть одна»[11]. Закрываю книгу, выхожу на улицу, беру в руки топор и — бах! бах! — в течение двух часов колю дрова, одержимый навеянным книгой образом леди Чаттерлей. В ударах моего топора и криках птиц больше правды, чем в психологических разглагольствованиях. Бах! Бах! «То, что требуется доказывать, немного стоит», — писал Ницше в «Сумерках идолов». Пусть жизнь выражает себя через кровь, снег, острие топора, солнечные блики и птичий гам.
Сегодня навещаю мою ловушку для бормыша. Осторожно разбиваю лед, достаю ветки и трясу ими над ведром. Вода в нем наполняется крохотными рачками. Переливаю содержимое в банку. Теперь у меня есть приманка, и через пару дней я отправлюсь рыбачить.
Нужно быть ненормальным, чтобы считать книгу «Любовник леди Чаттерлей» эротической. Этот роман — реквием по израненной природе. Англия с ее тенистыми парками и наполненными старинными легендами лесами умирает на глазах у Констанции. Рудники разъедают землю. Там, где раньше шумели деревья, появляются шахты. Дым из заводских труб застилает небо. Тяжкий воздух, мрачные кирпичные строения, ожесточившиеся лица людей… В эпоху индустриализации Англия торгует собой, как проститутка, а новая порода предпринимателей-инженеров разглагольствует на социально-политические темы и спекулирует на технологических новинках. Мир агонизирует. Промышленность уничтожает целые деревни. Констанция чувствует зов плоти и понимает, что технический прогресс лишает людей жизненной силы. Лоуренс вкладывает в уста молодой женщины пророческие слова об изуродованных пейзажах, о помрачении умов, о трагедии человечества, теряющего в грохоте машин свою витальную энергию (свою «мужественность», говорит героиня). Дикая языческая страсть обуревает леди Чаттерлей, ставшую свидетельницей гибели своих современников, подхваченных безумной и изматывающей индустриальной революцией.
Максим Горький в «Исповеди» излагает другое мнение на ту же тему. Революционер, воодушевленный успехами промышленности, только в ней он видит путь к спасению. Заводы являются для него символом грядущего возрождения. Именно возникающая в их недрах мощная энергия должна, по его мнению, объединить людей и освободить их души из плена тьмы. Лоуренс считал эту энергию разрушительной, а Горький взывал к ней. Для Лоуренса воплощением красоты была сельская местность, Горький верил только в исчерченное лучами прожекторов небо. Что же касается леди Чаттерлей, изнемогая от желания, страдая от земной любви, она вопрошает людей об их деяниях, но ее трагический крик тонет в громком металлическом лязге.
Вечером, сидя на деревянной скамье под кедрами, смотрю на озеро. Окружающий пейзаж прекрасен. Все наладится, жизнь войдет в свое русло. Леди Чаттерлей была права. Прежде чем заснуть, думаю о том, что с удовольствием пригласил бы ее сюда на несколько дней.
25 марта
Просыпаюсь с первыми лучами солнца и, убаюканный великолепным зрелищем восхода, снова погружаюсь в сон. Сегодня наконец-то погода позволяет прогуляться. Поднимаюсь к водопаду другим маршрутом, вдоль правого берега речки. Зимний лес приготовил мне испытание. Подъем на высоту четыреста метров занимает два часа. Слышно, как дятел стучит по сухому дереву. Затем следуют двести метров хорошей твердой поверхности. Далее — снова мучение, так как нужно перейти узкую лощину, заросшую невысоким кустарником. На каждом шагу проваливаюсь в снег метровой глубины. Нацеливаюсь на гранитный выступ в ста метрах от замерзшего водопада: глядя снизу в бинокль, я высмотрел там площадку, подходящую для привала.
Мелкий снег смазывает панораму озера, величественно раскинувшегося у подножия гор. Предчувствие меня не обмануло: на высоте тысяча сто метров обнаруживаю ровный пологий выступ, идеальный пункт для наблюдений. Здесь, на лоне природы, можно провести незабываемую ночь любви. Место у меня уже есть, так что начало положено.
Возвращаюсь, увязая в снегу по колено и выше и чертыхаясь, как настоящий русский, а потом замолкаю, чтобы послушать звуки снега, наполняющие лес.
Добравшись до устья речки, продолжаю путь по льду Байкала, идя по следам, оставленным лисицей. Она ушла на три километра от берега и вернулась, сделав круг. Обыкновенная лисья прогулка.
Начинается сильный снегопад. На лес ложится плотная завеса, обостряющая чувство одиночества. Что такое одиночество? Это друг на все времена. Это целительный бальзам на сердечные раны. Это мощный резонатор: когда рядом нет ни души, сила наших впечатлений многократно возрастает.
