Мариэтта Шагинян - Зарубежные письма
Среди изящества окружающих нас научных приборов нам было так интересно, как в Эйзенахе у старого капеллана, пробовавшего перед нами подряд музыкальные инструменты — чембало, клавикорд, спинет, клавир на деревянных молоточках с коленной педалью времен Моцарта, пиано с переходом на ножную педаль и молоточки, обтянутые кожей, двухсотлетиий клавир для путешествий в чемоданчике, дамский клавир с туалетным столиком и — шарманка, французская шарманка, лишь недавно исчезнувшая из наших городов вместе с исчезновением частных предприятий, но до сих пор звенящая во французских провинциальных городках… Тогда, в Эйзенахе, мы, наверное, соскучились бы от простого пробега глазами по всем этим инструментам. Но под пальцами старого «дона» они звучали для нас, они говорили о своих вымерших эпохах, о слухе людей каждой из этих эпох, о развитии человеческого слуха, все большей и большей его требовательности, все большей и большей потребности в усложнении, углублении содержания… Около нас в музее Цейса тоже был свой «дон» — ответственный работник по выставке Пауль Кролль, заставлявший говорить научные приборы или говоря за них.
Какова конкретно роль приборов Цейса в криминалистике, заинтересовалась я, любительница детективов. Оказывается, анализом костей был установлен недавно факт убийства, совершенного четыреста лет назад. Выкопали костяк какого-то духовного лица, чуть ли не папы, и при микроскопическом расследовании его костей увидели отложения мышьяка: духовное лицо было отравлено. Мы переходим к спектроскопам, к приборам, сводящим звезды на землю, заставляющим, словно молоточек постучал по ним, эти звезды звучать, звучать спектрами, выдавая секреты своих материальных слагаемых. Снизу вверх, во Вселенную. А вот сверху вниз, на нашу матушку-действительность: приборы, контролирующие с вышины строительство, измеряющие, подмечающие отход от чертежа; раньше на такие контроль и измерение могли уходить недели, сейчас для этого довольно секунд.
Вижу что-то знакомое, и притом знакомое очень давно, со времен, когда писались страницы моей «Гидроцентрали», а я сама вышагивала вместе с техниками, волочившими свои рейки, нивелиры и теодолиты вдоль головоломных тропок лорийского каньона. Не контроль сверху вниз, не скачок снизу вверх, — простое среднетехническое задание на уровне полуграмотности прежнего грубоватого парня, любившего поесть-попить задаром у зажиточного лорийского колхозника. Но — какая разница, какое сложное, умное, углубленное, интеллигентное развитие все того же примитивного прибора сейчас! Цейс и тут сделал шаг вперед. Люди высокого интеллекта в его конструкторских бюро и в замечательных цехах сделали этот шаг. Но и для того, чтоб работать с этими новыми теодолитами, нужны не полуграмотные парни, а люди технически образованные. И опять — человек шагает рядом с машиной, как всадник с конем. Он чешет и холит коня, привыкает к нему, но и конь привыкает к всаднику — ив конце-то концов не машина седлает человека, а человек машину…
Сидим в уютном зале перед экраном. Пауль Кролль, заведующий музеем, оказывается и соавтором кинофильмов завода Цейс. Нам показали документально-научный рассказ об основателе фирмы Карле Цейсе, но еще до пего — тех, кто впервые начал изобретать оптические приборы; а потом перед нами засветились знакомые азербайджанские пейзажи, показались знакомые лица рабочих; начал свой пробег по экрану второй фильм, история того, как работники «Иена — Цейс» повезли в старую, славную розами, коврами и красавицами Шемаху, по горам и долам, с осторожностью, как знаменитую шемахинскую царицу, красивую белоснежную обсерваторию, чтоб водрузить среди гор, под ярко-синим небом ее голубиный девственный купол.
3
Начинался наш третий день Иены, третий день, посвященный народному предприятию «Иена — Карл Цейс». Нам уже страстно хотелось посмотреть, как изготовляют все это изящество безукоризненных научных приборов в цехах самого завода. Ио было еще рано, — предстоял «медицинский смотр», знакомство с поликлиникой, построенной предприятием для своих рабочих и служащих. Здание, где сейчас находится эта поликлиника, совсем молодо, оно создано в 1964 году, но самому учреждению куда больше, оно родилось еще до рождения ГДР — с приходом советских войск.
— Вот посмотрите сюда, — говорит доктор Требинг, главный врач и душа поликлиники, быстрый, толковый человек с очень здоровыми нервами, потому что не спешит, но и не теряет даром ни одной минуты. Мы сидим в его кабинете и глядим в большую книгу записей, где расписались генерал-майор Колесниченко и его жена. — Видите вы эту подпись генерала Колесниченко? В 1946 году на территории Германии, оккупированной советскими войсками, был опубликован указ, подписанный этим самым генералом. Указ требовал, чтоб при каждом предприятии была открыта своя поликлиника для рабочих. А раньше, при Гитлере, ничего подобного не было, во всей Германии только у Круппа и у Сименс-и-Гальске на деньги хозяев существовали две маленькие больнички. Вот мы и построили в Иене свою поликлинику для фирмы, а пять лет назад перевели ее в новое здание. Прошлый год приезжают сюда к нам супруги Колесниченко, я показал генералу результат советского указа, — остался доволен. А теперь пойдем…
Он хотел уже провести нас по всем коридорам и кабинетам, а мы хотели еще посидеть и поговорить с ним. Нам все было интересно, и на душе у меня была гордость за советскую власть. Еще когда кровь не просохла на дорогах войны, наши военные самолеты и грузовики Советской Армии развозили новые немецкие учебники но школам городов и деревень, а первые указы, помеченные серпом и молотом, потребовали лечебных учреждений для рабочих, — этим стоило гордиться. Доктор Требинг опять сел на свое место и опять не спеша, но очень сжато, убористо начал отвечать на мои вопросы.
Иена лежит в яме, с двух сторон горы, для сердечников климат вредный. Но профессиональных болезней на предприятии «Карл Цейс» нет. Я поинтересовалась, могут ли они свободно получать лекарства из ФРГ. Там было найдено средство от болезни Паркинсона, которое хотел испробовать один мой больной друг. Но доктор Требинг ответил совсем неожиданно:
— Правительство нашей республики запрещает нам получать и применять лекарства из «Бундесреспублик», находящиеся на испытании. История с «контерганом», виновным в изуродовании тысяч младенцев в материнском чреве, заставила нас принять эту предосторожность… Но мы сами лечим болезнь Паркинсона. У нас есть уже наркоман, комбипарк и совершенно новые — Norakin и Pargilin. Получаем хорошие результаты.
