Владимир Лебедев - Ачайваямская весна
Ачиханьваям — Акякваям
Спросонья и понять было невозможно, чем пахнет. Чем-то паленым. И не скажешь, кто первый крикнул: «Горим!»
Полыхала добрая четверть палатки в том углу, где была печь.
Мгновенно выбежали наружу и кое-как сбили пламя, «задушили» его снегом.
Палатка имела вид грустный. Клок выгорел такой, что без фундаментального ремонта в ней останавливаться и думать было нечего.
Наш тракторист-подводник Вася выглядел совсем виноватым.
— Хотел к утру подогреть, понимаешь, — оправдывался Вася, — а ветер вон куда повернул.
Вася, как выяснилось, под утро совсем закоченел в своем мешке и решил облегчить всем муки вставания. О том, как неприятно вылезать из теплого спального мешка на мороз, знает каждый, кто это испробовал.
Вася от души подбросил дровишек в печку, и она раскалилась, как обычно, докрасна. А ветер переменился. Ведь палатку и ставят всегда торцовой стороной против ветра. Тогда ветер и в дверь не задувает, и дым с искрами относит с палатки. Ветер здесь не постоянный. Меняется то и дело. Когда Вася раскочегарил печку, ветер стал сносить дым на палатку и она, естественно, загорелась.
Отъезд пришлось отложить до той поры, пока палатка не будет починена.
Вася наделал из гвоздей больших игл, мы расплели капроновый шнур на нитки и взялись за работу. В качестве заплаты употребили брезентовый чехол от Васиного же трактора.
Бригада перебиралась в другое стадо. Первыми отправились на упряжках Ятгиргин и несколько молодцов, работавших на коррале.
Здешние нарточки удивительны по легкости и изяществу. Самая массивная деталь их не превышает толщины большого пальца. Ни одного прямого угла. Ни одной части, которая была бы перпендикулярна другой.
Полоз плавно закругляется и переходит в рейку, составляющую часть сиденья. Стойки — копылья — делаются в виде полуокружностей, а точнее, в виде несколько сплюснутых полуовалов. По форме копыльев такие нарты этнографы называют дугокопыльными.
Сиденье вырезается из нескольких тонких реек. Сзади на санках крепится изящная спинка, напоминающая изгибы знаменитой «венской мебели».
Никаких гвоздей чукчи не признают. Даже деревянных. Все части связываются между собой ремешками. В полозьях высверливаются хитроумные дырочки, куда протягивается ремешок, укрепленный на копыле. Ремешками скреплены все детали сиденья. Эта нарточка гнется, но не ломается.
На полозьях спереди укреплены ременные петли. Сквозь них продергиваются постромки. Концы постромок закрепляются на кожаных лямках, которые надеваются на оленей. Оленей всегда два. Главный олень, которым управляют с помощью вожжей, — правый. Ездовые олени очень пугливы. Если подойти слева, то олени придут в смятение, не станут слушать каюра и могут даже сломать нарту.
Жизнь ездовых оленей нелегкая. Вот какую сказку рассказал об оленях Иван Иванович.
Говорили два оленя: один — простой из стада, а другой — ездовой олень. Простой олень говорит:
— Жалко мне тебя, ездовой олень. Как тебя хозяин мучает! Как тебя он душит и как тебя он гоняет!
— Ты лучше посмотри на свои копыта, — говорит ездовой олень, — они у тебя тупые совсем. Они у тебя стерлись от того, что ты все время роешь крепкий наст в большом стаде, из которого уйти не можешь. Когда ты побежишь, то у тебя сразу все в голове перемешается и ты ум потеряешь, а если упадешь, то тебя сразу хвостатый себе в рот положит. А мне, пускай хотя и тяжело учиться было, копыта острые. Я по льду могу бежать не оскользаясь. Это потому, что меня хозяин отдельно кормит на местах, где снег мягкий и где ягеля больше всего. У меня после учебы голова не кружится. Я долго бегать могу.
Такова сказка.
Ездовых действительно содержат на особом положении. Их, бывает, и отдельно прикармливают на лучших местах. Но все же и работать их заставляют неимоверно много.
Отчаянные гонщики готовят своих оленей к ристалищам не менее половины года. Они их гоняют беспрерывно. Олени в таком худом теле, что удивляешься тому железному духу, который они проявляют.
К слову сказать, здешние олени мало пригодны к транспортному использованию. Они, если так можно выразиться, мясо-шкурной породы. Эти олени быстро нагуливаются. Животные дают прекрасное мясо и шкуры, но спортсмены они никудышные. Во всяком случае сами чукчи отдают предпочтение в гонках лесным ламутским оленям или же каким-то другим.
После гонок олени часто оказываются загнанными. Их тогда с почестями отправляют в верхний мир. Мясо едят, хотя есть почти нечего — сухожилия, кости, твердейшие мышцы да кожа.
У ачайваямских чукчей имеется особое орудие для управления оленем, название которого звучит весьма романтически-нежно: «алеэль». Оно делается из рябиновых стволиков. На один конец его надевается квадратная или круглая пластина, или куб, или шар из моржовой кости, в некоторых случаях — из рога снежного барана. Они привязываются ремешком. Ремешок обматывает и место рукоятки. На противоположном конце — кенкль — костяной клювик непередаваемо совершенной формы. Он отдаленно напоминает фигурку петуха.
Груз и кенкль пастухи берегут постоянно. А рябиновые стволики возят с собой пучками. Здесь человеческая жизнь часто от оленьих ног зависит. А раньше зависела еще более.
Шить палатку на морозе — малое удовольствие. Руки быстро замерзают, пальцы скрючиваются, и ухватить даже грубую иглу бывает невозможно. Работа идет медленно. Почти все парни уехали со стойбища, а мы все корпим да корпим. Наконец сделаны последние стежки. В один угол вшита жестянка, чтобы оберегать ткань от горячей трубы. Можно и ехать. Попутчик у нас один — Иван Иванович Вантулян.
Трактор неспешно тянет тяжеленные сани, закрытые брезентом. Целый дом на санях едет. На шкурах лежать тепло и мягко. И мы просим Ивана Ивановича продолжить рассказ.
— Ну, а дальше что было, Иван Иванович, когда к вашему отцу Ахалькуту приехал русский, чтобы проводить перепись?
— Дальше другая жизнь пошла…
Русский был у Ахалькута на стойбище только один лень. Он все время писал, совсем как амрыканкиси. Он показал Ахалькуту, где у него в бумаге оказался записанным сам Ахалькут, его жены, его сын Коян с двумя женами и четырьмя ребятами, где его дочь Айнат и ее муж сирота Кайматке и младший сын Вантулян.
Потом русские показали, где записаны олени и собаки, яранги и ружья.
— Зачем тебе все это надо? — наконец решился спросить Ахалькут.
Антоска важно перевел вопрос. Он же перевел ответ русского:
